Читайте также:
|
Итак, я опять приехала в Буйнакск и направилась за конкретным назначением на работу к тогдашнему председателю райздравотдела Омарову. Он предложил мне на выбор работу в санитарно-бактериологической лаборатории или в санэпидстанции. «Сходите туда и туда, посмотрите, и где захотите - там и будете работать», - сказал он. Я так и сделала. Но когда я пришла на санэпидстанцию, то была поражена тем, что там увидела. В те годы в Дагестане свирепствовала малярия, и я увидела, как мучаются люди, больные ею. -Вы видите, как нам трудно, - сказала мне главврач Людмила Леонидовна, - помогите нам!» Но я уже и сама так решила.
«Это ужасно, надо им помогать!» - сказала я, возвратившись к Омарову, и этим надолго определилась моя судьба. Я начала работать в санэпидстанции, и уже очень скоро начала выезжать в аулы, для чего мне давали переводчика. А жила я на квартире и довольно неплохо: у меня были две комнаты, кухня и коридор.
Тем временем Эдуард поехал в Махачкалу в Наркомздрав с просьбой, чтобы мне и ему дали открепление от Дагестана - еще в Гунибе во время моей остановки на обратном пути из Тизиба (или Тидиба, или...) мы решили уехать отсюда. Но ему сказали, что следует отработать здесь не менее двух лет и дали новое направление в Чиркей. И перед своим переездом в Чиркей Эдуард побыл некоторое время в Буйнакске, кажется, работал где-то.
Я спрашиваю Елену Николаевну — каково было ее первое впечатление от Буйнакска? «Бесподобное!» - отвечает она сразу и продолжает свой рассказ.
...Буйнакск был маленький, чистый, зеленый. Улицы были аккуратно вымощены. В городе были мечети, православная церковь, костел (!), синагога и армянская церковь. На пасху куличи продавались в магазинах.
Уголок Темир-Хан Шуры (XIX в.)
Горцы ходили в национальных одеждах с кинжалами, многие женщины - горянки носили паранджу. На Кавалер-Батарее (так называется скала на окраине города, с которой открывался широкий вид на протекавшую за городом речку) был небольшой ресторан, а неподалеку, рядом с бывшим губернаторским домом, лежали обломки разбитой статуи русского императора. Эти обломки лежали там довольно долго... А какие тогда были базарные дни! Чего только не привозили на рынок из окрестных селений! (Да и в Махачкале в те годы, помню, было множество различных лавок — магазинчиков со всевозможными дарами моря). А самое главное, тогда помнили и постоянно употребляли старые названия этих городов: Темир-хан-Шура и Порт-Петровск.
Люди вокруг уже знали, что мы врачи, и иногда обращались к нам со своими просьбами. Однажды к нам пришел под вечер или даже в ночь один человек с просьбой пойти тотчас к нему домой, чтобы оказать помощь его жене. Мы с Эдуардом пошли и сделали что смогли. Эта женщина страдала падучей. Ее муж был нам очень благодарен и просил нас взять деньги. Мы твердо отказались и возвратились к себе. Через некоторое время он все же принес нам молоко и, кажется, фрукты. Но его признательность нам, как оказалось потом, была значительно больше.
В один из дней, когда я была у себя дома, раздается стук в окно. Я выглядываю наружу и вижу — стоит мой хозяин из того высокогорного аула с моим чемоданом в руках. Оказалось, что для того чтобы найти меня, он ездил в Махачкалу в Наркомздрав и затем уже после этого нашел меня здесь в Буйнакске. Так мой чемодан все же вернулся ко мне!
Вскоре, как и предполагалось, к нам приехала мать с Лялей и Станиславом. Мать привезла с собой кое-что из вещей и всю свою гомеопатическую аптеку. Наконец, мы все вместе! Как-то устроились и начали понемногу привыкать к новой жизни. Появились первые знакомые. Неподалеку от моей работы - малярстанции - жил один человек, армянин по национальности, уже пожилой. Он частенько заходил к нам, они с матерью иногда играли в карты. Как-то раз к нам зашел Петр Моисеевич Перепелица - заведующий санбаклабораторией, мой будущий муж. «Такой молодой и весь седой!» - удивленно сказала мне мать после его ухода. Как-то были определены Ляля и Станислав. Но матери на новом месте не нравилось. Слишком много, наверное, было нового, слишком непонятная чужая речь. Ей было трудно. Я помню, что в тяжелые времена, на Кашавке мать начала рассказывать мне и Эдуарду о прошлой жизни. И здесь она тоже часто предавалась воспоминаниям. Если бы мы не уехали из Польши, говорила она, может быть, ничего этого не было.
Тем временем Эдуард собирался к переезду в Чиркей, а у меня на работе началась чистка. Чистили не вещи или помещения, а чистили нас. Какая-то комиссия вызывала всех по очереди, подробно расспрашивала, допрашивала и решала, что делать с тем или иным. Помню, что главным там был какой-то •• здоровый грубый хам» - высокое начальство с газырями из горкома или райкома. Было видно, что этот человек был еще и малообразованным, сейчас-то в парткоме все-таки грамотные. Все ответы допрашиваемых записывались! Я тогда сказала, что я незаконнорожденная. Это еще в Пензе Иван Андреевич предупредил нас всех и надоумил, как вести себя с новой властью. Видно, он многое сразу понял. А ведь он был из народа!
Вскоре Эдуард переехал в Чиркей, и так было решено, что мать поедет к нему, и они будут там пока жить вместе. Я тоже уже побывала в Чиркее и вот помню, что однажды, когда мы с Эдуардом ехали по горной дороге, он вдруг сказал мне, показывая на одну из окрестных гор: «Леля, ты знаешь, хорошо наверное, так умереть, и чтобы тебя похоронили вот на такой горе, и на вершине стоял бы крест». Почему он так сказал? Не знаю.
Но так случилось, что в Чиркее Эдуард заболел и умер.
Заболел Эдуард дизентерией. Однако ему был поставлен неправильный диагноз: малярия.
И от малярии его лечил живший в Буйнакске врач, по национальности, кажется, чех, который систематически ездил к нему в Чиркей делать инъекции хинина, не забывая брать от нас за это деньги, хотя вел лечение по поручению Омарова. Омаров считал, что Эдуарда надо положить в больницу, а этот врач был почему-то против. Вскоре после смерти Эдуарда он куда-то исчез. Помню, что Омаров его разыскивал, но безрезультатно.
Эдуард умер. Это было внезапное, несправедливое, ужасное горе. Мать, я и Станислав отправились в Чиркей за телом Эдуарда. На обратной дороге - можно ли себе это представить - Станислав смеялся, а я пела! Мы были на грани помешательства - а каково же было матери!
... По возвращении в Буйнакск я впала в беспамятство и слегла. Эдуарда похоронили, а перед похоронами мать потребовала сделать вскрытие: умер старший сын, и вот дочь уже лежит без памяти. Ради меня надо было точно узнать, отчего он умер.
Мы жили тогда почему-то у Лясковских. И было трудно: я в постели, людей в доме достаточно много, и атмосфера была не располагающей. И вот внезапно мать на улице встречает человека, жене которого мы с Эдуардом как-то оказали помощь. Узнав от нее о наших делах, он немедленно взял нас всех к себе в дом, а меня вскоре поместили в больницу. У него был, кажется, хороший дом с садом. И мать с детьми - Лялей и Станиславом — прожили у него довольно долго.
Я же болела тяжело. Была на грани между жизнью и смертью. Мать была рядом, ночевала в больнице со мной. В одну из таких ночей мать услышала, как больничный фельдшер говорил кому-то явно о нас: «Нужно мать подготовить, ведь дольше сегодняшней ночи она не проживет». Елена Николаевна продолжает: «Но не суждено мне было умереть и 8 тот раз. Хотя и после того как дело у меня пошло на поправку, меня чуть было все-таки не отправили на тот свет: фельдшерица по ошибке напичкала меня не тем, чем надо, и было сильное отравление. А матери это все, видно, стоило жизни. Она умерла примерно через год после смерти Эдуарда - меня выходила и умерла. На похоронах матери было всего несколько человек: родственники были далеко, друзья еще не появились. На кладбище вместе со мной пошли только Петя, тогда еще Петр Моисеевич - он помог мне организовать похороны матери - и его уборщица Паша. И странно, буквально через несколько дней к нам зашла приехавшая из Гуниба Александра Степановна. Но матери уже не было. Да, матери уже не было, мы оставались втроем и я была старшей...
Когда после моего выздоровления мы решили забрать из Чиркея наши вещи - туда за ними поехал Станислав, то оказалось, что все было украдено, в том числе пальто матери, мое пальто... и даже варенье.
Я тогда столько наварила варенья, и мы всё отвезли туда — думали же, что мать с Эдуардом и детьми будут там жить... И, думаю, даже уверена, что обворовали нас не местные жители. В той больнице, где начал работать Эдуард, была очень неприятная, приезжая, как и мы, женщина: то ли бухгалтер, то ли еще кто-то. Думаю, что это ее рук дело».
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 106 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |