Читайте также:
|
Мелешко принял решение не расформировывать отдел, которым раньше руководил Романчук. Лыточкина назначили начальником, а я так и остался ведущим инженером. За проявленный «инэковский патриотизм» мне повысили зарплату на 200 гривен. Теперь я получал 820 гривен. В отделе мы остались вдвоем. А в нашу комнату было решено перевести отдел Щербака. Через пару дней они переехали. Мы должны были отдать им почти все компьютеры, числящиеся за отделом. Но один компьютер мы оставили себе, и я начал его осваивать. Мне исполнилось 53, но до сих пор у меня не было возможности сесть за компьютер. В «Хартроне» я был начальником, а компьютеров в секторе не хватало. Поэтому я их не занимал. У Романчука тоже компьютеров не хватало. Мои тексты набирали другие, в частности, Петр Петрович Матяш. И вот теперь я, наконец, добрался до компьютера. Освоил его я довольно быстро, и уже в скором времени сам набирал документы, разработанные мной. Вскоре я получил доступ к Интернету. Передо мной открылся целый мир…
Мелешко предполагал, что мы должны попытаться спасти работы отдела: Кризисный центр и АСУ ТП Луганской ТЭС. Сразу же после оформления отдела в новом качестве, мы поехали в командировки: сначала на ЗАЭС, а потом на Луганскую ТЭС. Поехали на машине. Лыточкину передали машину Романчука. На ЗАЭС нас встретили плохо. После того как мы фактически завалили работу по кризисному центру, Лебедев (он стал к этому времени главным технологом) нас просто выставил за дверь. Часть выполненных нами работ ЗАЭС не оплатила. Но рассчитаться с нами Лебедев также наотрез отказался.
Мы понимали, что отдел без работы долго существовать не сможет. Если мы не найдем работу для отдела, нас разгонят. Поэтому, находясь в Энергодаре, мы сразу же решили искать работу…
Сначала мы зашли к Верховецкому узнать, нет ли у него какой-нибудь работы для нас. От него мы ушли с «пустыми руками». Потом разговорились с начальником химлаборатории Козловым, с которым встречались при разработке Кризисного центра. У него оказалось интересное предложение для нас. Козлов предложил нам заняться разработкой системы для химического цеха. У его коллектива был большой задел по этой работе. На первом этапе «ИНЭК» должен был закупить измерительную аппаратуру и поставить ее на ЗАЭС. Требовалось также разработать методику измерений. На самом деле ее уже разработал Козлов. Мы только должны были ее оформить. Козлов же хотел за это получить зарплату для своих сотрудников, которых мы бы оформили в «ИНЭК» по совместительству. А «ИНЭК» получил бы неплохую прибыль. Кроме того, Козлов предлагал «ИНЭКу» на втором этапе разработать информационную систему, которая бы обрабатывала информацию, поступающую с датчиков, поставленных нами на первом этапе, а также от других, уже стоявших на рассматриваемом объекте. Далее Козлов предлагал поставлять совместно разработанную нами систему на другие АЭС Украины и России, где у него имелись обширные связи. Мы получали в руки большую систему, которую к тому же можно было тиражировать. Казалось, что наш маленький отдел спасен. У нас есть работа!
В то время ЗАЭС курировал Савченко. Под его руководством отдел Рындина разрабатывал какую-то систему радиационного контроля для станции. Савченко каждую неделю проводил на ЗАЭС. Во вторник он приезжал в Энергодар, а в пятницу возвращался обратно. Не знаю, по какой причине, но он постоянно таскал весь отдел Рындина за собой в Энергодар. Подчиненные уже стонали от его самодурства…
И вот Савченко стал у нас на пути. Он убедил Мелешко, что для «ИНЭКа» эта работа не интересна. Савченко не хотел иметь конкурентов на ЗАЭС, особенно таких, которые бы выполняли гораздо более прибыльную работу, чем он. И мы остались без работы…
Вместо работы на ЗАЭС в «ИНЭКе» нам предложили заняться автоматизацией системы спецводоочистки (СВО) для Южно-украинской АЭС. Считалось, что это более перспективно. Предложение исходило от Лебедкина, курировавшего ЮУАЭС. Он был уверен, что работа у нас в руках. Мы поехали в Южно-Украинск…
Заканчивался 2001-й год. Мы провели обследование системы СВО и договорились написать свои технические предложения. Мы написали достаточно солидную бумагу, больше похожую на технический проект, чем на технико-коммерческие предложения по созданию автоматизированной системы контроля и управления установками спецводоочистки (АСУ СВО).
Нашу бумагу приняли и надолго замолчали. Впоследствии оказалось, что ЮУАЭС практически договорилась о выполнении работы по автоматизации СВО с кем-то другим, а нас использовали для конкуренции в формальном тендере. Лебедкин либо этого не знал, либо решил подыграть станции. Таким образом, мы бросили перспективное направление на ЗАЭС, ради тупикового на ЮУАЭС. Не исключено, что нас специально толкнули на этот путь. У нас было достаточно «доброжелателей» в «ИНЭКе». Это мы поняли по следующему эпизоду.
Сейчас не помню, откуда мы узнали про дорогобужский котельный завод. Да это и не важно. Главное, что Лыточкин съездил в командировку в Дорогобуж Смоленской области. Завод оказался на ходу. Он выпускал водогрейные котлы нескольких типов, которые быстро раскупались многочисленными потребителями, разбросанными по бескрайним российским просторам. Но дорогобужцы начали ощущать конкуренцию со стороны других фирм, в основном, зарубежных, которые оснащали свои котлы современными системами управления. Нам предложили разработать системы управления котлов и поставлять их Заказчикам вместе с котлоагрегатом. В дальнейшем предполагалась и пуско-наладка системы на объекте Заказчика. Учитывая большое количество котлов, производимых заводом (не менее сотни по каждой из трех-четырех модификаций), предлагаемая работа была просто великолепной. Такие тиражи «ИНЭКу» и не снились. Даже по самым скромным нашим подсчетам ожидались миллионные прибыли. Мы выпустили технические предложения и собирались ехать в Дорогобуж…
Но недоброжелатели опять не дремали. Против выступил Савченко. Но главным нашим противником на этот раз оказался главный инженер «ИНЭКа» Гуличев. Его мотив был очень простой. Должность главного инженера вовсе не означала, что Гуличев беспокоился о благополучии всего «ИНЭКа». Фактически он занимался только автоматизацией газоперекачивающих агрегатов. Остальными работами интересовался слабо, а при возможности даже вредил. Почему? Системы для ГПА на тот момент начали поставляться Заказчикам (Благодаря чему Гуличев и стал главным инженером – Мелешко боялся, что Гуличев его предаст и уйдет). Для их производства требовались определенные денежные ресурсы, а они у «ИНЭКа» были ограничены. Гуличев не хотел появления столь конкурирующего направления и убедил Мелешко в бесперспективности найденной нами работы. Сравните предполагавшиеся тиражи систем: ГПА – до семи штук; котлы – сотни в год. Так Гуличев из-за мелких амбиций лишил нас и «ИНЭК» большой перспективной работы.
«Луганское» направление также оказалась тупиковым. Мы ездили на Луганскую ТЭС несколько раз. Работу получить нам не удалось, несмотря на хороший прием руководства цеха ТАИ, ответственного за сотрудничество с «ИНЭКом». Мы спросили у начальника цеха и его заместителя, зачем они заказали цифровые регуляторы, в то время как цифрового верхнего уровня в системе не предполагалось. Они согласились с нами, что правильнее было начинать с верхнего уровня, который существенно облегчил бы работу операторов. Но так решило начальство. Получается, что «ИНЭК» пытался втюхать Заказчику не слишком нужную ему систему.
Реконструкция энергоблока, на который планировалось установить регуляторы, прервалась и не по вине «ИНЭКа». Электростанцию обанкротили, и теперь ее кто-то купил за смешные деньги. Говорили, что покупка состоялась по цене соцкультбыта, т. е. клуба, детского садика и еще чего-то, принадлежавшего ТЭС. И мы теперь занимались не попытками найти там работу, а согласованием бумаг, по расчетам «ИНЭКа» и Луганской ТЭС. Решено было вывести наши денежные отношения «в ноль». Так, чтобы никто никому не был должен. В последний раз я поехал на электростанцию в июле 2001-го года (Лыточкин был в отпуске). Мы согласовали в окончательном виде бумаги по расчетам. Луганская ТЭС нам не была должна ничего, а мы оставались с двумя никому не нужными шкафами аппаратуры. Я столкнулся во время этой поездки с Синельниковым. Он тоже приехал за работой, но ему тоже не повезло…
По возвращению в Харьков я имел непродолжительную беседу с Мелешко. Он интересовался тем, кто купил Луганскую ТЭС. Я ничего не смог ему ответить – этого на тот момент не знали и работники станции. Позже я узнал от приезжавшего в «ИНЭК» работника станции о том, что в горсовет города Счастье, где расположена Луганская ТЭС, однажды пришла молодая девушка и спросила: «А где тут находится электростанция, которую я купила?» Это было подставное лицо. Теперь мы прекрасно знаем, что Луганская ТЭС принадлежит Ахметову.
Был еще один эпизод нашей деятельности. Мы предложили заменить блоки извлечения квадратного корня (БИК), представлявший собой аналоговое устройство и использовавшийся при измерении расхода жидкости, на цифровые контроллеры. Эти предложения мы послали на Ровенскую и Хмельницкую АЭС, где предполагалась закупка оборудования. Но это наше начинание также не нашло применения.
Мы продолжали искать работу и не только через «ИНЭК». Но об этом подробнее в следующем разделе.
Дата добавления: 2015-09-11; просмотров: 113 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |