|
Читайте также: |
Что бы я ни делал после Мюнхенской Олимпиады 1972 года, какие турниры ни выигрывал бы, за какими килограммами ни гонялся бы, меня не покидала одна мысль: Монреаль, 1976 год.
Говорят, что спортивные травмы лечатся гораздо легче, чем психические. Я убедился в этом на собственном опыте. Только золотая медаль олимпийского чемпиона, думалось мне, поможет вернуть доброе имя штангиста, обрести душевное равновесие.
Остальное — не в счёт.
Мы с Рудольфом Владимировичем тщательно планировали годичный цикл подготовки к XXI Олимпийским играм в Монреале. Этот цикл начался непосредственно после московского чемпионата мира. Чуть отдышавшись и залечив больную ногу, я вместе с Петром Королём, Валерием Шарием и Василием Алексеевым отправился за океан на матч сборных команд Америки и Европы. Со спортивной точки зрения это были не особенно интересные соревнования, но я не собирался пропускать их по вполне определённой причине: мне надо было прочувствовать микроклимат предстоявших в Канаде сражений.
Канадцы встретили нас весьма радушно, а главное — я успел побывать в спортзале Сен-Мишель, в котором намечалось проведение олимпийских соревнований по тяжёлой атлетике. И хотя он был ещё почти не оборудован, мне показали место будущего помоста. Я постоял на этом месте около воображаемой штанги, примерился к залу. Зал небольшой. Что ж, тем лучше... Заметил для ориентира средний фонарь в ряду "юпитеров" на противоположной стене и ушёл, пробормотав:
— В конце июля ждите в гости.
Соревнования и в Канаде, и в США сборная Старого Света выиграла без труда, несмотря на то, что большинство европейских лидеров ещё не пришли в себя после мирового чемпионата, Лишь Василий Алексеев и я смогли порадовать публику мировыми рекордами. Свой результат в толчке, несмотря на неважную спортивную форму, я довёл до 220 кг.
А затем началась черновая работа. Как всегда, наша методика подготовки к самым ответственным стартам была направлена на устранение слабых мест. К сожалению, недостатка в них в то время не было. Очень серьёзная техническая ошибка появилась, например, во время выполнения толчка. Кажется, я уже и чувствовал себя посвежевшим, и силы было много, а толчок "не шёл". В чём дело? Разобрались, в чём: в момент взятия штанги на грудь я плохо контролировал спину и невольно выводил колени под гриф. Это приводило к тому, что штанга ощутимо била меня в грудь, в момент подседа центр тяжести перемещался на пятки, а штангисты знают, как тяжело вставать из "мёртвой точки". Ноги быстро устают, и потому до привычного результата не добираешь килограммов десять.
Спасибо дневникам — они помогли срочно вспомнить подводящие упражнения, которыми я пользовался прежде: подъём снаряда на грудь с плинтов, подъём на грудь с высокого виса. Я использовал их чуть ли не в каждой тренировке. И со временем техникой толчка стал вполне доволен.
Всё как будто шло по плану. В апреле 1976 года я выиграл чемпионат Европы в Берлине, в мае на первенстве СССР в Караганде наконец-то "поймал" свою заветную сумму — 400 кг в двоеборье, подняв в первых жепопытках 180 кг в рывке и 220 кг в толчке, а главное — почувствовал, что эти веса для меня далеко не предельные.
Олимпийские игры приближались удивительно быстро, и я знал, что подхожу к своему главному старту в хорошей форме. Об этом свидетельствовало многое. На последних тренировках в Подольске мне разрешили поработать в полную силу. И что же? Год назад я приседал со снарядом весом 240 кг, держа его на спине. Теперь присел, держа штангу весом 260 кг на груди, а на спине— 300-килограммовую! Взяв снаряд со стоек, толкнул "от груди" 255 кг. Но особенно порадовал рывок. Чисто, без помарок вырвал 180 кг, а затем попросил поставить на штангу 190 кг.
Я не собирался фиксировать этот вес, не покорявшийся в нашей стране ни одному атлету, а решил просто сделать подрыв. Запись видеомагнитофона показала, что я поднял 190 кг выше, чем 180 кг. Я не стал "уходить" под снаряд, поостерёгся травм, но по всему чувствовалось, что такой вес стал для меня реальностью. Василий Алексеев, наблюдавший за этими "пробами", был не только удивлён, но и, по-моему, озадачен.
Однако я особенно не обольщался. Во-первых, мой собственный вес был в то время выше нормы на 5-7 кг; во-вторых, прошли те времена, когда я больше думал о том, чтобы удивить мир, чем обеспечить первенство в соревновании. Я не хотел никаких случайностей и гнал от себя любые мысли, которые могли показаться авантюрными. А думаете, это легко? Ты чувствуешь в себе вулкан, но приказываешь ему — затаись! Не время.
Я не забыл заповедь древних олимпийцев: на Играх важен не рекорд, а победа. Да, я готов толкнуть 230 кг и толкну их, если сие будет необходимо для победы. Если же нет, то буду вполне доволен, выиграв у ближайшегосоперника 2,5 кг. Так я старался думать. Так говорил журналистам и всем, кто интересовался моими олимпийскими планами. Так "смирял гордыню".
Все наши ребята ходили по подольской спортбазе, как львы: тихие, но злые. Накануне наши основные соперники, болгарские штангисты, разразились на своём национальном чемпионате ливнем мировых рекордов, установив их около десятка. Результаты во многих весовых категориях были показаны просто поразительные. Болгарские атлеты отобрали высшие мировые достижения у советских штангистов-рекордсменов мира: Николая Колесникова, Валерия Шария, Валерия Смирнова, Василия Алексеева... Кажется, было над чем призадуматься — в канун Олимпиады получить такой сюрприз...
Однако никто из наших штангистов не выглядел растерянным, а наиболее опытные даже повеселели:
— Это неплохо, что соперник "выложился" заранее. Теперь посмотрим, хватит ли у него запаса до Монреаля!
В общем, рекордный ливень болгарских атлетов прошёл над нашей дружиной стороной.
С удовольствием пишу, что на этот раз нам были созданы те условия для подготовки, о которых мы всегда мечтали. На последнем тренировочном сборе остались только наиболее вероятные кандидаты в олимпийцы. В начале июля в Подольске продолжали тренироваться лишь члены команды — девять основных участников и два запасных. И всё. Ребята получили возможность спокойно, без нервотрёпки готовить себя к важнейшим стартам.
Не было на этих сборах и "ведомственных" тренеров. С нами оставались только главный тренер Игорь Кудюков, его помощник Рудольф Плюкфельдер и непосредственные, как мы говорим, "рабочие" тренеры членов сборной страны.
Очень большую помощь оказывала нам на протяжении всего олимпийского года научная бригада, возглавляемая двукратным олимпийским чемпионом по тяжёлой атлетике доктором медицинских наук Аркадием Никитовичем Воробьёвым. Каждый член сборной находился под строгим медицинским контролем. И главное — в команде сохранялся дружеский, тёплый климат, чему во многом содействовали наши спортивные руководители — Юрий Анатольевич Сандалов и Николай Николаевич Пархоменко.
Накануне Олимпиады у меня произошло событие огромной важности: я стал кандидатом в члены КПСС. На свой, может быть, самый главный в жизни старт мне хотелось выйти коммунистом. Теперь на мои плечи легла двойная ответственность. А тут ещё перед самым отлётом в Монреаль мне поручили выступить от имени спортсменов-олимпийцев на приёме в ЦК КПСС. Я сказал, возможно, не всё гладко, — но то, что думал. Что в год двухсотлетия Америкикоманда США будет бороться за победу, как никогда, что условия для выступлений могут оказаться самыми неожиданными. Я не стал давать авансов, но пообещал, что при любых условиях с любыми соперниками мы будем бороться до конца.
Вспоминаю, каким сильным в Монреале было для меня ощущение... голода. И жажды. Уже в олимпийской деревне я весил ни много ни мало 97 кг. И это при норме 90 кг. Стоит ли рассказывать, какие муки я испытывал в столовой, стараясь даже не смотреть, как с отменным аппетитом обедали другие олимпийцы? Вот уже которую ночь мне снился один и тот же чудесный сон: прямо на меня с высокой стены обрушивается чистая, холодная струя водопада. Я пью её, захлебываюсь, погружаюсь в воду с головой — и всё-таки не могу напиться. Я просыпался от скрипа форточки и испытывал горькое разочарование: не воду, а холодный ночной воздух глотал я своим горячим ртом. Я смачивал пересохшие губы глотком воды из графина и снова погружался в сон, ещё наяву прислушиваясь к надвигавшемуся шуму водопада... Счастлив тот, кто не "гонял" по 7 килограммов и не знает, что это такое...
Что утешало, так это выступления наших ребят. Прекрасную запевку дал всей команде наш "мухач" Александр Воронин. Как видно, уроки московского чемпионата не прошли для Саши даром. На этот раз он и считался фаворитом, и был им. Воронин принёс команде первую золотую медаль и первый мировой рекорд. Настроение у всех сразу поднялось.
Я очень волновался за земляка, ростовчанина Николая Колесникова. Он ведь рос как штангист на моих глазах, я помню его ещёмальчишкой-перворазрядником. А сегодня Николай выступал на олимпийском помосте, и как выступал! Приятно было смотреть на нашего полулегковеса: стройного, подтянутого, аккуратного. Николай шёл к штанге так, как будто нёс на голове кувшин с водой — до предела собранный. Два подхода в толчке потребовались Колесникову, чтобы победить в сумме двоеборья, и какого соперника победить — самого Георгия Тодорова!
Как обычно, я ездил на все выступления наших штангистов, не желая пропустить ни одного олимпийского урока. Немного разочаровали меня Пётр Король и Вартан Милитосян. Они стали серебряными призёрами, а ведь могли рассчитывать на большее... Легковесу Королю, к примеру, чтобы выиграть золотую медаль, достаточно было толкнуть вес 175 кг. Посильно? Вполне. Король толкал и поболе.
Милитосяну, чтобы выиграть большую золотую медаль, надо было зафиксировать в толчке 192,5 кг. Тоже вполне доступный результат для молодого талантливого штангиста.
Оба наши претендента на победу атаковали эти веса, и оба... не смогли встать из подседов. В чём же дело? Я уже упоминал о том, как важно штангисту иметь сильные и "свежие" ноги. Так вот, у обоих ребят в день выступления ноги были, безусловно, "свежими", но... недостаточно сильными. Перестраховались — чуть раньше, чем нужно, сбросили тренировочные нагрузки. Позже выяснилось, что и Король, и Милитосян почувствовали острое желание выступать за два дня до соревнований. Казалось бы, пустяк — два дня. А тем временем "поезд ушёл", или, как выражаются специалисты, атлеты миновали пик своей спортивной формы.
Ну, Король успокоился довольно быстро.
— В споре с сильным соперником, — сказал он, — и "серебро" — медаль!
А вот Вартан Милитосян переживал страшно.
— Я сам виноват, — корил он себя. — Зачем заранее куражился? Зачем ещё в Подольске кричал, что, если нужно, и 195 кг, и 200 кг толкну? Надо было мне затаиться...
И в самом деле: зачем? Думать об этом про себя — пожалуйста. Но вслух такие вещи перед стартом лучше не произносить.
Как за самого себя, волновался я за Валерия Шария. Объяснять, думаю, не нужно — мы оба олимпийские должники. Как-то он выступит? Оставалось два дня, а Валерка начал нервничать, да так, что и скрывать не пытался. Мы уже и так, и этак, о соревнованиях с ним — ни слова, отвлекали как могли. Потом Шарий с ребятами уехал в наш восстановительный центр, на берегу красивого озера, где были все условия для отдыха. Через день вернулся другим человеком. За несколько часов до соревнований я зашёл к нему, а он мирно так похрапывает. Я даже засмеялся тихонько от удовольствия. "Ну, — подумал, — Шарий сегодня покажет себя..." У него ведь соперники были серьёзнее некуда: "свеженькие" мировые рекордсмены — болгарские атлеты Стойчев и Благоев, сильный спортсмен из ФРГ Мильзер...
Ехать смотреть, как будет бороться с ними Валерка, мне не разрешили — самому скоро на помост. Я шёл из столовой (пообедал, называется, — двадцать граммов сливок выпил — такую порцию подают для кофе), и встретил шагавшего навстречу Валерия Борзова. В Монреале мы с ним сдружились, вся наша команда как-то сразу приняла Валерия. Он болел за нас, а мы — за легкоатлетов. На сборах очень часто вместе тренировались. Так вот, он и поспешил сообщить мне новость, зная, как я её ожидаю:
— Выиграл ваш Валера! Молодец!
Спустя два часа я услышал топот по коридору и смех... Вели олимпийского чемпиона. Все наши из номеров выскочили, побежали поздравлять. Никто не возражал, правда, чтобы я первый это сделал. Понимали, что для меня его победа — особая.
Ночь перед соревнованиями я спал абсолютно спокойно. А утром, когда уходил из олимпийской деревни, сказал ребятам:
— Если сегодня выиграю, то, значит, буду выступать и в Москве, на XXII Олимпийских играх.
Напутствие их было коротким.
— Ну, ни пуха ни пера, и посылай нас к чёрту, не стесняясь!
Я исполнил эту просьбу и зашагал к автобусу. Плюкфельдер уже с утра был на месте соревнований. Мой опытнейший тренер знал, как важно пораньше пройти взвешивание. Оно ведь длится около часа, да ещё час пройдёт, пока наступит моя очередь выступать. А для сгонщика веса каждая минута тянется бесконечно. Я же перед самым взвешиванием отправился в баню, чтобы убратьлишние 800 граммов. Мучился неделю — потерплю ещё часок! Съел два лимона, чтобы поры открылись, и сидел в парной чуть ли не до умопомрачения. "Бережёного бог бережёт", как гласит пословица, — я хотел оказаться легче своих основных соперников.
В общем, так оно и вышло. Очень точные медицинские весыпоказали 89 килограммов 350 граммов. Давненько не был я таким лёгким!
Шагнул с весов, выпил полстакана воды и перевёл дыхание.
— Ну, — сказал, — отмучился! Последний раз в жизни вес согнал.
Судьи проштамповали мне ремень, ботинки, бинты — словом, всю форму, я выпил ещё стакан минеральной воды и, мурлыча "По Дону гуляет...", отправился в свою раздевалку. А там на топчане Плюкфельдер райский стол приготовил: курочка, бульончик, помидоры. Песня моя резко оборвалась. Голодный человек накинулся на пищу: круто посолил кусочек хлеба и медленно его сжевал. Потом, не спеша, похрустел крылышком, запил несколькими глотками бульона. И сразу почувствовал, как по телу словно живые струи разливаются, как кровь начинает играть. Ну, теперь можно было и отдохнуть перед сражением.
Сценарий его был разработан заранее. Мы выступали в полутяжёлом весе вдвоём с Сергеем Полторацким. Стало быть, программа-максимум — завоевать золотую и серебряную медали. Планировалось, что я начну соревнования в рывке со 170 кг, а Полторацкий — со 165-167,5 кг. Но... в последнее время с Сергеем стало твориться что-то непонятное. Он суетился, порой неточно работал со снарядом на тренировках. Физически был силён страшно, и тем не менее все видели: парень "горит". В чём дело, почему? Казалось бы, Сергей уже не новичок на международном помосте, опыта у него было вполне достаточно: дважды становился серебряным призёром чемпионатов мира.
Я догадывался, в чём тут дело. Парню надоело быть "вечно вторым", как его часто называли в газетах. Сергей решил, что пора ему дать решительный бой за первенство, причём именно здесь, на Олимпийских играх.
Я оказался в сложном положении: чувствовал, что парню надо помочь, — но как поможешь, если он видел во мне соперника, которого непременно надо обыграть? Единственное, что я мог для него сделать, — не поехал перед соревнованиями на отдых в наш восстановительный центр. Пусть, подумал, он хоть пару дней отдохнёт от моего присутствия. Мне-то, положим, соперники никогда не мешали, но Сергей, я знаю, относится к этому иначе.
Но, как видно, это мало помогло. Я наблюдал, как разминается Полторацкий перед выполнением рывка в зале "Сен-Мишель", и видел — не то, не то! Ничего похожего на технику, которую он показал, допустим, два месяца назад, в Караганде — хуже даже, чем он поднимал в Москве. А тут как раз Плюкфельдер ко мне подошёл:
— Что-то Сергей сегодня непонятное делает...
Подойти, подумал я, что ли? Посоветовать, чтобы снизил начальный вес? По его состоянию и заказанные им 162,5 кг были очень большим весом. Но как тут подойдёшь? Ещё кто-нибудь подумает, что я хочу себе облегчить путь к золотой медали... Словом, тогда я остался на своём месте, а сейчас об этом жалею. Надо было всё-таки подойти к Сергею, отбросив все сомнения. Может, и не случилось бы тогда с ним беды.
Как потом рассказывал Полторацкий, он не запомнил ни одной из трёх своих попыток в рывке. Я видел их все по телевизору, который стоял в разминочном зале. Особенно досадным был третий подход: Сергей держал снаряд над головой и уже почти встал — но вдруг на полусогнутых ногах двинулся вперёд, не удержался на краю помоста и, ошеломлённый, какое-товремя сидел рядом с неподвижным снарядом...
Стоит ли рассказывать, как упало настроение у всех нас? По собственному опыту знаю, что такое "баранка" на Олимпийских играх. Резко поубавилось желание выступать, и только усилием воли я не позволил себе расслабиться. Решили, что для такой ситуации будет разумнее, если я начну рывок со 165 кг, а не со 170 кг. Плюкфельдер, не мешкая, подошёл к судьям и сообщил им об этой перезаявке.
И вот я вновь оказался на олимпийском помосте. Четыре года спустя. Я стоял над снарядом, примерялся к залу, искал глазами тот самый фонарь напротив, который приметил ещё во время своего первого посещенияарены "Сен-Мишель". Вес-то передо мной был половинчатым, чёрт возьми! Я такие и на тренировках-то не рву. Мои веса — 150 кг, 160 кг, 170 кг... А 165 кг я даже не представлял, как надо поднимать. Вполсилы, во всяком случае, рывок не делают — иначе сразу теряется точность движений. Стало быть, силы экономить было нельзя.
И, отбросив все сомнения, я дёрнул штангу, что было мочи. Так дёрнул, что, когда мне нужно было подсаживаться, она ещё летела вверх. Я — вниз, штанга — вверх, и страшная сила разжала мои пальцы, вцепившиеся в гриф. Какая досада! На мгновение меня наполнили и гнев, и боль, но я почти сразу успокоился. Ничего страшного не произошло. Зато теперь я прочувствовал этот вес, понял, что его можно поднимать "с разговорами", как это я делаю иногда на тренировках. И теперь я был готов к выполнению рывка. Готов полностью.
— На помост вызывается Давид Ригерт, Советский Союз, — прозвучал голос секретаря соревнований. — Второй подход.
...Я не стал ничего менять в технике. Только заставил себя чётче проконтролировать движения. Мгновение — и вес замер над головой. Самое трудное было позади. Теперь я уже не проиграл бы соревнования никому.
В третьем подходе мы планировали штурмовать 180 кг. Нонеожиданно 165 кг поднял молодой американец Ли Джеймс. Интересный парень, с характером. Я не захотел упускать победу в рывке и для верности попросил установить 170 кг.
Это — мой вес, и я полностью положился на "автоматику": продумал вначале все движения, а затем, подойдя к штанге, отключился от всего на свете и всю силу вложил в подрыв.
"Автоматика", как и следовало ожидать, сработала безотказно. Многие потом говорили, что со стороны это была моя самая лёгкая попытка. Для меня она тоже была самой лёгкой.
Соревнования в толчке мы решили строить так, чтобы исключить всякие случайности в борьбе за золотую медаль. Хотя американец и занял в рывке второе место, основным соперником я продолжал считать не его, а болгарина Атанаса Шопова, поднявшего 155 кг. Знакомы мы с ним давно. Шопов — серебряный призёр Мюнхенской Олимпиады, опытный боец. Сколько же он сможет сегодня толкнуть? 205 кг? 210 кг?
Пожалуй, 202,5 кг могли обеспечить мне победу в двоеборье. Вот с этого веса я и стартовал.
Я тщательно подготовился к выходу. Рядом, как всегда, стоял Плюкфельдер. Он знал, что этот вес для меня пустяковый, но когда за ним сверкает золотая олимпийская медаль...
— Ну-ка, Давид, намажь получше руки, — горячо прошептал Рудольф Владимирович, пододвигая ко мне ящичек с магнезией. — Да пойди и цапни её так, чтобы из рук не выскользнула.
Я пошёл и "цапнул" снаряд на грудь, а потом возникло озорное желание сделать толчковый швунг, то есть поднять штангу без традиционных "ножниц". Но я вовремя опомнился. Олимпийский помост не место для шуток, и хотя нигде в правилах не написано, что при толчке "ножницы" обязательны, кто его знает, как к этому отнесутся судьи. В общем, я толкнул вес по всем правилам и стал ждать, что же сделает Шопов.
Атанас поднял 205 кг, а потом тщетно штурмовал в третьейпопытке 210 кг.
Вот всё и закончилось: я стал олимпийским чемпионом.
Соревнования, правда, ещё продолжались: меня вызвали к весу 212,5 кг.Но что это мне давало? Я горячо доказывал Кудюкову и Плюкфельдеру, чтоне 212,5 кг, а 232,5 кг — вот тот вес, который мне необходимо было поднимать!
Но они не соглашались ни в какую. Разговор у нас пошёл уже на повышенных тонах, но тренеры позиций не сдали. "Мы, — говорили, — тебя же поберечь хотим".
По-моему, первый раз в жизни мне не хотелось выходить на помост. Меня чуть ли не силой выталкивали. Без особенного старания потянул я эти 212,5 кгна грудь, неловко подсел, покачнулся — и не стал упираться, бросил снаряд.
И не вышел бы, наверное, больше на помост, если бы Плюкфельдер не вспомнил, что параллельно с олимпийским турниром проводится чемпионат мира, а стало быть, тут разыгрываются малые золотые медали в отдельных упражнениях. Так что, хочешь не хочешь, пришлось в третьей попытке фиксировать эти 212,5 кг. Таким образом, набрав в сумме 382,5 кг, я оторвался от занявшего второе место американца Джеймса на 20 кг.
Подошёл Плюкфельдер. Он сжимал губы, чтобы не расплыться в улыбке. Мы обнялись, хотя Рудольф Владимирович, вообще-то, человек не очень сентиментальный. "Папаше Плюку" досталось здесь и хлопот, и радости. Шутка ли, он чуть ли не всем штангистам сборной ассистировал! А ведь что ни спортсмен, то индивидуальность. Попробуй-ка каждого понять. Но ребята остались довольны его работой. Потом мы шутили, что Плюкфельдер стал самым богатым тренером в олимпийской деревне: два его ученика, Колесников и я, завоевали золотые олимпийские медали.
Я получал эту медаль, и слёзы подступали к глазам. Не от радости, а от досады, что это — моя первая олимпийская награда. Первая, а могла быть второй. Я вновь и вновь вспоминал Мюнхен. Как же я мог там проиграть, будучи всех сильнее? Не хочу больше писать об этом, хватит. Но вспоминать, наверное, буду всю жизнь.
Дата добавления: 2015-09-09; просмотров: 31 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |