|
Читайте также: |
Первый раз на острова Лунина взял дед.
Федор Михайлович, как известно, был человеком странноватым и нелюдимым, впадающим порою в приступы ярости, а потом замолкающим на несколько суток. Может, виной всему был характер его жены, Лунинской бабушки Екатерины Львовны, может, так повлияла ранняя смерть их единственной дочери. Да и пребывание в заваленном блиндаже вместе с трупом умершего от ран солдата не могло не подействовать на его психику.
Порою бабушка громогласно возвещала, что виной всему имя-отчество, хорошо еще, мол, что у деда нет эпилепсии, как у его великого тезки. Федор Михайлович начинал при этом как-то странно сопеть, багровел лицом, а потом уходил в другую комнату и начинал перечитывать ту единственную книгу, которую знал, пожалуй, наизусть. И было это сочинение отнюдь не писателя Достоевского, а небольшая, всего из двухсот пяти страниц, книжица из серии «Школьная библиотека», выпущенная издательством «Детская литература» еще в 1964 году и называвшаяся «Герой нашего времени».
Дед любил поэта Лермонтова, но не за его творчество, а за смерть.
Маленький Лунин иногда брал книгу со стола деда и рассматривал в ней картинки. Они ему не нравились — мелкие, черно-белые, да и смысла их он не понимал.
Хотя что-то его к ним притягивало, слишком уж они были не похожи на все, что окружало Пашу в то якобы замечательное время, когда он еще даже не вступил в пубертатный период, а окружающий мир казался таким же надежным, как их с бабушкой и дедушкой квартира, да и сад, куда они ездили даже зимой чуть ли не каждое воскресенье. Только-только наступили восьмидесятые годы, еще был жив плохо говорящий старик, временами тенью возникающий в телевизоре. Если бы в то время Лунин мог смотреть фильмы ужасов, то сразу определил бы, откуда явился этот пародийный персонаж, но он даже не слышал про них, не считая, конечно, страшилок, что парни рассказывали друг другу во дворе и на даче.
Но истории деда былипострашнее. Только вот упросить его что-то рассказать было практически невозможно, разве что он сам, придя внезапно в хорошее расположение духа, подзывал Лунина, усаживал рядом на диван, надевал зачем-то очки, будто собирался читать ему вслух, и начинал говорить.
Он рассказывал о пляшущих скелетах, об уховертках, ночами высасывающих мозг, о старом сундуке с отрубленной головой гнома внутри, о котоголовых существах с детскими тельцами, умеющими читать мысли.
— Ты зачем ему голову забиваешь? — ворчала бабушка.
— За окном страшнее! — произносил странную фразу дед и начинал перечитывать «Героя нашего времени».
Однажды, чуть ли не шепотом, перед самым сном, он поведал маленькому Лунину об островах блаженных. Много позже, уже в университете, Павел узнал об этих островах намного больше и подробнее и удивился тому, насколько дед некогда создал свою мифологию, совсем не похожую на те истории, что больше связаны с представлениями о Рае и Золотом веке, чем с теми сказками, которые он слышал в детстве. На островах деда не было счастливых людей, как и бессмертных, да и попасть туда могли лишь те, что погибли героической, пусть и странной смертью, как тот солдат, что умер много десятилетий назад у него на руках, или же поэт Лермонтов, застреленный на дуэли.
Про острова дед рассказал ему в самом начале лета, а в июле сосед по даче позвал их на дальнее озеро, с ночевкой. Лунин еще никогда не ездил так далеко на машине, да у них ее не и было. Бабушка сказала, что не может оставить даже на сутки цветы и клубнику, ну а они с дедом погрузились в старую соседскую «Волгу» голубого цвета, еще с оленем на капоте, застывшим в прыжке и гордо закинувшим голову с серебристыми рогами.
Ехали больше трех часов, до места добрались к обеду. Дед с соседом начали ставить палатку, а Павлик пошел на берег и внезапно обнаружил, что прямо напротив их стоянки, ближе к горизонту, но еще не превратившиеся в растушеванные контуры, над водой возвышаются несколько островов. И маленький Лунин вдруг понял, что это те самые, о которых рассказывал ему дед.
Сосед налаживал удочки, дед накачивал резиновую лодку, а Лунин сидел на берегу и смотрел на аккуратные, будто действительно нарисованные чьей-то рукой, очертания трех клочков суши, одного большого и двух поменьше.
Небо было безоблачным. Пока поставили лагерь и приготовили все к рыбалке, солнце стало катиться за горизонт, внезапно покрасневший, отчего вода в озере тоже заалела, а верхушки островов будто закровоточили.
— Мы с тобой туда съездим, — сказал дед, — завтра, после рыбалки.
И он сдержал свое слово, он всегда держал свое слово, может, потому Лунин и любил его так сильно, как никого на свете, хотя никогда не говорил ему об этом. Лишь когда деда не стало, Павел почувствовал такую колоссальную пустоту, что долгое время не мог нормально ни с кем общаться, и лишь появление Лизы вернуло его к жизни.
Дед греб, лодка шла к островам. Они казались дальше, чем были на самом деле, странный оптический обман — вроде бы все должно быть наоборот. Лунин сидел на носу и смотрел то в озеро, то в сторону приближающейся земли. Вода была коричневой, но прозрачной. Можно было разглядеть песчаное дно, покрытое местами зарослями водорослей, стебли которых иногда достигали поверхности. Павел касался их пальцами, ему хотелось ухватиться за них покрепче, но он боялся, что упадет в воду и скроется в ней навсегда, и даже дед не сможет помочь ему и вытащить обратно.
Наконец они подплыли к самому большому из островов, который был в длину метров сто. Склоны его поросли шелковистой травой и сиреневыми, терпко пахнущими цветами, над которыми гудели пчелы. Было жарко, дед снял майку и обмотал ее вокруг головы.
— Побегай, — сказал он Лунину, — только недолго!
— А я их увижу?
— Кого? — не поняв, переспросил дед, а потом, видимо, вспомнив свою байку об островах блаженных, улыбнулся и ответил: — Навряд ли, они ведь тени…
— Но они здесь?
— А ты ищи следы или смотри, где вдруг заколышется трава. Только не надо с ними разговаривать, ни о чем, они этого не любят.
Лунин послушно кивнул головой и пошел искать следы.
Но их не было. Как он ни вглядывался в траву, как ни пытался услышать внезапный и странный шорох — ему так никто и не встретился. Разве что ящерка, пригревшаяся на большом, сероватом, с черными вкраплениями камне, недовольно подняла голову при его приближении, посмотрела на него пристально незамутненным взглядом драконьих глаз, а потом вдруг исчезла, будто ее и не было, ускользнула в тень, под покров шелковистой травы.
Он вдруг подумал, что, может, ящерка на самом деле одна из тех, про кого ему рассказывал дед. Они ведь устают быть тенями, хочется погреться на солнышке, спуститься к воде. Когда он поднимался сюда, то у берега, на песке, видел чьи-то трехпалые следы, наверное, какой-нибудь птицы. Но разве можно быть уверенным, что это птица, — они все на этих островах, сказал дед, но раз они здесь, то их можно постараться увидеть!
Лунин лег в траву, прямо на теплую июльскую землю. И закрыл глаза.
— Павлик! — услышал он крик деда. — Павлик!
Отвечать не хотелось, он все ждал: вдруг да появится кто-нибудь из внезапно слетевшего на него сонного марева, пусть даже не будет слов, всего лишь тень, у которой есть лицо и фигура, какой-нибудь человек явится из тьмы и даст ему знать, что все это правда.
— Вот ты где!
Дед запыхался, поднимаясь в такую жару по склону, по лицу катился пот, было оно покрасневшим и усталым.
— Я их не увидел! — обиженно сказал Лунин.
Дед сел рядом. Внезапно из травы опять появилась ящерка и уставилась на них, медленно поворачивая голову и пристально смотря то на одного, то на другого.
— Она из них? — спросил Лунин.
— Нет, — покачал головой дед, — это просто ящерка, а они не хотят, чтобы ты их видел.
— Почему?
— Ты еще маленький, чтобы говорить с мертвыми.
— А ты?
Дед не ответил. Вытер майкой пот с лица и лишь потом, еще немного помолчав, сказал, глядя в сторону озера:
— Мне можно, я скоро сам стану тенью.
А потом, посмотрев на часы, проговорил, что им надо возвращаться, уже пора ехать обратно.
— Еще немного, — начал канючить Павлик, — вдруг да кого увидим!
— Кого бы ты хотел? — спросил дед.
— Вот ты книжку все читаешь, там еще картинки дурацкие, ты говорил, что он тоже здесь…
— Кто ее написал?
Лунин кивнул головой.
— Его убили на дуэли, — сказал дед, — он был очень гордым и обидчивым, его оскорбили, и он не выдержал…
— А тебя оскорбляли? — спросил Лунин.
Дед ничего не ответил, лишь прикрыл на мгновение глаза, отчего лицо его стало похоже на мордочку той самой ящерки, что недавно разглядывала их из травы, только увеличенную во множество раз. Покрытая пигментными и родимыми пятнами кожа, плотно обтягивающая лысый череп, и большие тяжелые веки, прикрывшие усталые от жизни глаза.
— Так почему ты ни в кого не стрелял?
— Стрелял, — ответил наконец дед, — только это была не дуэль, я стрелял на войне, надо было…
— Попал?
— Не знаю…
Дед снова посмотрел на часы и сказал, что сейчас им действительно пора. Лунин шел позади, пытаясь высмотреть в траве следы, оставленные, если верить деду, тенями тех, кто живет на этом острове, но так ничего и не обнаружил. Они спустились на берег, стащили лодку в воду и поплыли обратно.
Дед умер, когда Павел уже поступил в университет. Приехал из сада, лег спать и не проснулся. Лунин был уверен, что пусть и умер он от старости, а не героической смертью, но все равно попал на те самые острова блаженства, о которых рассказывал ему в самом начале восьмидесятых, когда еще был жив смешной и жутковатый старик, временами возникающий в телевизоре.
Только сам он больше ни на одном острове не был. До того дня, когда, упав с палубы «Гаврилы Державина», не был вынесен на берег того самого клочка суши с маяком на вершине.
И у этого острова не было имени, разве что он сам придумает его. Ведь мог Вырин назвать бухту, что мешает Лунину дать имя острову? Остров Блаженных, конечно, звучит красиво, и теней здесь предостаточно, но вряд ли это то самое место, о котором рассказывал ему дед, как, понятно, что им не был и тот малюсенький островок на озере, куда его возили в детстве.
«Скорее уж остров Забвения! — подумал Лунин. — Или остров Смотрителя маяка, остров Вырина»…
Он вдруг вспомнил странные следы, увиденные им недавно на песке. Море поглотило их, как поглощает, затаскивает в свою утробу все, хотя иногда что-то и отдает обратно. Поглотило ли оно Вырина? Поглотит ли его? Смотрители маяка — излюбленная пища бездны, хотя он ведь не смотритель, а всего лишь гость, даже имени острову пока подобрать не может. Тени бродят по островам Блаженных, может, дед сейчас говорит со своим любимым поэтом, хотя стихов его и терпеть не мог, предпочитая им маленькую книжицу прозы, которую знал практически наизусть. «Почему?» — как-то спросил его Лунин. Дед отвечать не стал, лишь насупился и ушел к себе, но потом, уже вечером, когда они сели ужинать, внезапно сказал, что нет лучшей книги о бессмысленности существования.
Тогда Лунин его не понял. Зато сейчас понимает очень хорошо.
Море подобрело. И когда Лунин, напуганный увиденными следами, чувствующий, что неподалеку от берега, в глубокой, отвесно уходящей в черноту впадине, притаился тот, кто их оставил, оно вдруг выбросило к его ногам пустую бутылку, покрытую известковым налетом и усеянную маленькими домиками морских желудей.
Он поднял ее с песка, это была пивная бутылка с закрывающейся фарфоровой пробкой на металлической дужке. Бутылка для многоразового использования. Какой-то моряк выпил пиво, а тару выбросил в океан, предварительно вновь закупорив. Видимо, знал, что она будет нужна Лунину, — он соскребет желуди, отмоет бутылку от налета, напишет письмо, закроет той же пробкой и бросит обратно в воду. Только вот кому будет это письмо — Лизе или деду? До него оно дойдет явно быстрее, Лиза же может его вообще не получить.
Но что он может написать такого, чего дед бы не знал? Разве что рассказать, что он наконец-то понял ту его фразу, сказанную много лет назад за ужином, и что понял еще одно: почему они все стали такими.
Чувство самоуважения — вот чего им всем недостает. Потому дед и читал ту книгу, что там этого чувства было предостаточно. Потому и автор ее ушел на остров Блаженных, что не хотел унижаться, пусть кто-то и назовет это гордыней или самомнением. Остров приподнял завесу, дал Лунину возможность взглянуть чуть глубже и в самого себя, и в ту жизнь, которой он жил на материке.
Только вот ему пока даже не хочется задумываться о том, что он увидел.
Солнце скоро будет в зените. Лунин, присев на корточки, начал отскребать от бутылки морских желудей, но понял, что без ножа ему не справиться. Он сломает ногти и обдерет пальцы в кровь, а ведь любая ранка здесь заживает очень долго, у него и так все в язвах и царапинах.
Внезапно послышался шум. Лунин оторвал взгляд от бутылки и посмотрел в море. Прямо напротив берега, где-то в полукилометре, не больше, взметнулся столб воды, будто забил мощный фонтан. Павлу показалось, что он различает и щупальца, которые показались над поверхностью и пытаются поймать солнце.
Фонтан прекратился, щупальца исчезли в воде, которая вдруг забурлила, а потом, на чуть тронутой волнами поверхности моря, появился четко различимый след, будто к берегу устремилось невероятной мощи и размеров существо, которое совсем скоро вынырнет из воды, и тогда Лунина уже ничего не спасет.
Он обернулся — хорошо был виден маяк на вершине, до которого он должен успеть добежать.
Напуганные чайки сорвались с воды и начали кружить прямо над головой Лунина.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 61 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |