Читайте также:
|
22.07. Две недели с отъезда Тани. Странный, загадочный день, наверное, лучше было бы, если он так и остался всего лишь пустыми страницами в этой моей тетради, но я ведь поклялся описывать все как было, поэтому начну опять с погоды.
Ветер SSW, видимость отличная, горизонт как на ладони. Температура днем +27 по Цельсию, море + 22.
Для наших мест невыносимая жара, если перевалит за тридцать, то станет совсем невмоготу. Жуткая влажность, кажется, что и на берегу ты в воде. Началось это вчера, под вечер, когда небо вдруг пошло полосами розового цвета. Обычно такое бывает перед резкой сменой погоды, к шторму, но в этот раз все оказалось иначе. Вместо холодного ветра задул вдруг теплый и пригнал со стороны Желтого моря толстый слой бирюзовой, с переходом в аквамарин, воды, весь, как шляпками от гвоздей, прошитый маленькими медузами. К счастью, это не были крестовички, иначе в воду я бы не сунулся — жить хочется даже в ссылке, пусть и добровольной. И потом, кто знает, но вдруг Таня передумает, и в один прекрасный день я услышу шум мотора, покажется баркас, и она сойдет на берег, хотя и понимаю, что надежды на это мало.
Перед сном я спустился на берег и потрогал рукой воду. Она оказалась намного теплее, чем еще несколько часов назад, розовые облака отражались в воде, отчего море если и не горело огнем, то давало всполохи. Розовая волна чередовалась с бирюзовой, потом шла более насыщенная, аквамариновая, и снова розовая. Они добегали до моих ног и уходили обратно, оставляя на песке маленькие тельца медуз, которые пульсировали и дышали. А потом из прозрачных вдруг становились цвета песка и превращались в нелепые потусторонние кучки плохо переваренного и выплюнутого кем-то на берег желе.
До новолуния оставалось еще несколько дней, так что ущербный серп все еще отбрасывал свое отражение на воду. Был он желтым, но узенькая дорожка, шедшая от него, серебрилась, отчего к трем цветам добавлялся четвертый: розовый, бирюзовый, аквамарин и серебро. Я бы ничуть не удивился, если бы в эти минуты из пучины всплыла моя новая знакомая и призывно помахала мне рукой. Но морские девы предпочитают тихие скалистые гроты и уютные бухточки, я же смотрел на открытое море, которое в первый раз на моей памяти будто замерло. Хотя чувствовался ветер, да и волны все так же догоняли одна другую, и все равно ждал, что вот сейчас совсем неподалеку от меня она всплывет на поверхность, и я вновь услышу этот чудный, божественный, заставляющий все в тебе замирать голос.
А потом стало совсем темно, и лишь свет маяка прорезал ночную мглу, устремляясь навстречу убывающему лунному серпу. Мне ничего не оставалось, как пойти к себе, закрыть плотно дверь, сесть у очага и взять ту самую книжку, что хотел почитать сегодня. Я как раз остановился на фразе «Наступила зима и прекратила их свидания; но переписка сделалась тем живее».
Мне вдруг захотелось выпить. Немного, для поддержания тонуса, так вроде бы говорят. Еще с Таниных пор в буфете был припрятан коньяк для особых, не хочется писать «экстренных», случаев, хотя такие всегда возможны. Как-то раз Таня решила поплыть со мной за морскими гребешками, я нырял, а она бултыхалась на поверхности, но потом вдруг то ли обессилила, то ли ногу у нее свела судорога. Мне пришлось плыть к берегу, поддерживая ее на воде так, чтобы голова была над водой и лицо обращено к солнцу. Когда же я вытащил Таню на берег и с силой надавил на грудь, чтобы из нее вышла вся попавшая в легкие вода, то она, придя в себя, вдруг начала дрожать, тут и помог коньяк из НЗ, за которым я сбегал на маяк. Таня быстро разрумянилась, потом сама поднялась наверх, чему-то постоянно смеясь, и, войдя в комнату и дойдя до койки, рухнула спать, я лишь стянул с нее мокрый купальник и накрыл одеялом, чтобы не замерзла.
В початой бутылке оставалось еще прилично, была пара и закупоренных. Я плеснул себе на донышко стакана и продолжил странствия по белым страницам, покрытым черными значками букв. Дочитав до конца, до строчки «Бурмин побледнел... и бросился к ее ногам...», налил себе еще чуток, закрыл книгу и лег спать, еще не зная, что готовит мне завтра.
С утра надо было пополнить запасы трепангов и морских ежей. Когда небо такое безоблачное, то солнце глубоко проникает под воду, освещая все, что на дне. Я сел в лодку и погреб в сторону открытого моря, бросил якорь у самого выхода из бухты.
Гидрокостюм я не взял, посчитав, что вода сегодня и так хороша, да и при такой видимости я мог еще с лодки разглядеть, что мне надо. Я стал неподалеку от зарослей морской капусты, прямо подо мной был пятачок песка, покрытый черными кругляшками морских ежей, но мне были нужны другие, серые, с маленькими колючками, которые, скорее всего, закопались в песок, ускользая от проникающего в воду света. Не знаю почему, но возле острова именно эти ежи круглый год были с икрой, и мне нравилось, вскрыв аккуратно панцирь, да так, чтобы иголки не вонзились в пальцы, выскрести желтую мельчайшую икру ложечкой и сразу же отправить в рот, почувствовав вкус йода, соли и еще чего-то непривычного, дающего странный привкус и силы, как от белкового коктейля.
Солнечные лучи взрезали воду как ножом, было ощущение, что дно рядом. Надев маску и ласты и прихватив сетку для добычи, я перевалился за борт лодки и нырнул. Как раз в том самом месте, где на море был сделан надрез, а значит, до песчаной полянки оставалось всего ничего, несколько взмахов ластами. Серые ежи действительно сидели по ее краям, я начал собирать их, стараясь не уколоться, и класть в сетку, куда отправлялись и трепанги, лениво шевелящие своими отростками, как будто толстыми коротенькими антеннами. Если бы не медузы, которые буквально прошивали своими тельцами слой воды, то я был бы абсолютно счастлив. А так у меня было ощущение, что за мной наблюдают сотни, если не тысячи глаз. Равнодушных, постоянно то закрывающих, то открывающих веки.
Если Бог действительно есть, только живет не на небе, а под водой, то это его глаза, в чем нет никакого сомнения. И то, что именно сейчас они смотрят на меня, означает одно: я вторгся туда, где меня не очень-то ждут. Розовые вечерние облака, солнечный нож, вскрывающий утреннее море, как консервную банку, ничего не бывает просто так, не исключено, что мне не всплыть обратно на поверхность.
От одной этой мысли судорожно дергаюсь, беру сетку покрепче и начинаю быстро грести ластами, смотря, как приближается дно лодки. Сердце готово выскочить из груди, такое уже бывало, приступы паники естественны там, где за тобой следят глаза Бога, хотя никогда их еще не было так много, как сегодня.
Я выбираюсь из воды и чувствую, как меня колотит. Не от холода — у меня не было времени замерзнуть, даже сетка заполнена на одну треть, а обычно я всплываю, когда она забита доверху.
И тут я слышу, как море начинает петь. Нет, это не тот завораживающий голос, за которым хочется идти на край света и, обретя, никогда уже не расставаться. Низкий грозный звук, возникший у горизонта, долетает до меня и внезапно стихает. Солнце все так же режет ножом воду. Я поднимаю якорь и начинаю грести так быстро, насколько хватает сил. Звук отталкивается от лодки и вновь устремляется в ту сторону, где небесный купол смыкается с чашей океана, будто кто-то гоняет взад-вперед вибрирующий и гудящий мячик из одной низкой утробной ноты.
И уже почти у самого берега нота эта взрывается. Лодка останавливается, не могу продвинуться дальше ни на метр. Слышно, как днище скребет о гальку и камни, хотя даже в отлив спокойно проплываю это место. Я оборачиваюсь, хорошо видно, как над ровной, будто проутюженной, поверхностью воды крутятся маленькие смерчики, передвигаясь, будто перепрыгивая, к тому месту, где по чьей-то воле им суждено слиться воедино и взметнуться вверх, а потом вновь опасть вниз, и страшно мне становится при одной мысли о том, что будет после.
Бросаю лодку, застрявшую на камнях, и, прихватив снаряжение и сетку с ежами и трепангами, как можно быстрее спешу на берег. «Это как перед бураном в степи!» — думаю я, понимая при этом, что меня ожидает намного более странное и в чем-то чудовищное зрелище.
И я оказываюсь прав. Внезапно, совсем неподалеку от берега, с неба спускается крутящийся столб, к которому навстречу устремляется стена воды. Не знаю, что происходит в это мгновение с тысячами глаз Бога, может, они закрылись или их отнесло в сторону, скажем, за ближайший мыс, в более тихие и нетронутые утробной и низкой нотой воды. Хотя вряд ли там сейчас море безропотно и спокойно, так что мне остается одно: выбраться из отступающей воды и как можно быстрее отбежать от того, что еще недавно было морем.
Укрывшись за камнями на берегу, я смотрю на гигантский смерч, выросший буквально за считанные мгновения прямо напротив меня. Он поглощает море, высасывает его, отправляя на небеса. Моя лодка, верно прослужившая все то время, что мы с Таней провели на острове, не удерживается на камнях и исчезает в неправдоподобной по размерам воронке, наделенной той сокрушительной силой, которую я себе даже не мог представить.
И при этом нет ветра, ни одна веточка кустарника не колышется, разве что замолкли птицы, которые обычно заливаются на склонах, но и та гудящая, вибрирующая низкая нота стихла. Полное безмолвие, лишь небо смыкается с поверхностью моря, вбирая его в себя.
Мне доводилось видеть шторма, слышать такие завывания ветра, которые, казалось бы, вывернут здание маяка, как это происходит со старыми, уже усталыми деревьями. Но никогда еще я не видел подобного: титаны сошли с ума и объявили конец света, знать бы еще, что ждет меня впереди.
В этот момент я порадовался, что Тани больше нет на острове, если мне и предстоит погибнуть, то лучше одному, ведь она еще молода и явно найдет свое счастье.
Моря уже не было, даже в отлив я никогда не видел, чтобы так обнажалось дно. Камни, покрытые водорослями, испуганная рыба, бьющаяся и чуть ли не кричащая в поисках воды, моллюски, захлопнувшие свои раковины, морские звезды, красными, желтыми и синими пятнами разбросанные тут и там на протяжении сотен метров. Консервную банку опустошили, сейчас ее остается лишь выбросить в помойное ведро, унести на склон, высыпать вместе с остальными отходами в приготовленную заранее яму и закопать.
Тут-то вновь послышался тот самый звук. Только был он еще утробнее и злее. Смерч, достигший небес, внезапно потерял всю свою силу, вода хлынула обратно, заполняя опустевшее дно, подымаясь гигантской волной, спешащей на берег, но успокоившейся, так и не достигнув его.
Потом с неба пошел град. Прямо на меня сыпались захваченные и унесенные смерчем, но потом отпущенные на волю морские ежи и трепанги, рыбы и звезды, крабы, выхваченные из своих укрывищ и поднятые в небо, чтобы потом опять упасть вниз, пусть и не в воду.
А еще с неба сыпались осьминоги, большие и совсем еще маленькие, практически детеныши. На моих глазах они меняли цвета, пока, попадая на камни и песок берега, не становились от испуга сероватыми шкурками, только учащенно дышащими и так жаждущими воды.
Наверное, это была какая-нибудь из репетиций Апокалипсиса, не иначе. Пусть не генеральная, но явно, что уже из близких к премьере.
И вдруг все успокоилось. Море было таким же, как и в тот момент, когда я столкнул лодку в воду. Только вот не было больше шлюпки, покрашенной мною еще в прошлом году в белый и синий цвета. Не исключено, что она тоже могла свалиться на берег с неба и, разбившись от удара, валяется сейчас на берегу кучей крашенных досок.
Я пошел по берегу, поднимая осьминогов и бросая в воду. Они смешно раскрывались в воде, как загадочные цветы, замирали на мгновение и исчезали на глубине. Один, совсем еще маленький, зацепился присосками за прибрежный камень, на считанные секунды стал невероятно яркого, почти пурпурного цвета, а потом вдруг слился со скалой, и я больше не мог его различить.
Наступит отлив, и все, что выжило после смерча, опять скроется в море, да и потерявшие жизнь тоже уйдут туда, став кормом для множества его обитателей. Мне было жаль лодку, а еще я был счастлив, что увидел проявление Божьего гнева — не каждому дано самому присутствовать при этом.
И тут вдруг я подумал о том загадочном существе, полурыбе-полуженщине, которую встретил недавно в безымянной бухточке, ловя мидий. Ведь это совсем близко, смерч мог и ее забрать к себе.
Смерч или Бог, но стоит ли думать об этом?
Идти было трудно, заваленный живностью берег дышал и задерживал мои шаги. Солнце перебралось за зенит, нож уже не вскрывал воду, опять наступила та благодать, что временами делает тебя таким счастливым, только вот трупики еще недавно живых существ, выброшенные нечеловеческой силой из моря, омрачали это состояние.
А потом я увидел ее. Голова была рассечена, из нее текла кровь. Глаза были закрыты, длинные, черные волосы спутались и обвили шею, будто стремясь задушить и положить конец мучениям. Мне казалось, что она не дышит, рот был полуоткрыт, кончик языка крепко прикушен зубками, может, она кричала, когда смерч подхватил ее и выбросил на берег?
Я встал на колени и приложил ухо к груди. Сердце не билось. Наверное, ее надо как можно быстрее отнести в воду, хотя ведь говорят, что морские девы могут какое-то время дышать и на суше, но кто знает, правда ли это.
У меня не было времени рассматривать ее. Взяв морскую страдалицу на руки, я понес ее к воде, хвост волочился по песку, грудь была неподвижна, губы все так же полуоткрыты. Что-то в ее лице внезапно напомнило мне Таню, может, очертания подбородка, резко выдающиеся скулы — трудно сказать. Только вот Таня была теплой, а тело рыбы-женщины, что я нес на руках, — холодным. Про такие еще говорят, как лед.
Донеся до воды, я положил ее в море. А потом нагнулся и начал делать искусственное дыхание, рот в рот, как меня этому учили еще много лет назад, на флоте. Внезапно ее руки крепко охватили мою шею, она открыла глаза, в них был лишь страх и непонимание того, где она находится. Я высвободился из ее непроизвольных объятий и сел рядом, на небольшой камень в воде.
Она кашляла, вода выливалась у нее не изо рта, а из жабр, что были на шее: по три тонких прорези с каждой стороны. А потом она пошевелила хвостом. Тут я и заметил, что начинается он не от пояса, как это принято считать, а намного ниже. Ноги срастаются почти у колен и лишь затем, покрытые крупными и прочными чешуйками темно-зеленого, отсвечивающего черным, цвета, превращаются в хвостовой плавник, как у громадной рыбы, такой, каких я не встречал еще у острова.
Она моргнула, по щеке у нее покатилась слеза. А потом взмахнула хвостом и поплыла, мне показалось, что она помахала рукой на прощание, но может, что я ошибся.
Обессиленный, ничего не понимающий и желающий лишь одного — хотя бы раз еще увидеть ее, я вернулся на маяк и внезапно сел за письмо к Тане.
Но потом убрал так и не дописанную страницу в одну из книг и сел за эту запись. Пусть это был странный и загадочный день, но о нем тоже должна сохраниться память, хотя для кого я все это пишу — Бог ведает.
Как лишь Он знает, сколько еще продлится эта моя добровольная ссылка на острове и сколько еще раз мне придется зажигать маяк.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 86 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |