Читайте также:
|
Получил письмо. В виду значительного общего интереса хочется привести его целиком.
«В нашем селе, — пишет автор письма, — никогда не возникал вопрос о каком-либо обществе, например бы, о трезвости; а трезвое общество, вправду, помогло бы в жизни нашего селения. Жители — народ ремесленный, работают не на стороне, а дома, а если и не дома, так близ дома; в воскресенья же и в праздники вообще все дома.
«Если бы у нас завести, напр., читальню, то бы, конечно, много сначала не набралось народу, а человек 10 или 15 собралось бы, по времени же число бы и больше увеличилось. Но ни о чем подобном у нас никто не думает, и никакого слова против пьянства у нас не слыхать, а не слыша никакого о пьянстве укора, народ так привык к вину, что трудно и вообразить; впрямь сказать, на вино уходит у хороших рабочих в год рублей 50 и больше на одного человека, а меньше уходит денег на вино только у тех, которые не могут много заработать. Таких же, чтобы не пропивали ничего, с трудом отыскать, так как этаких почти нет. Однакоже, на сие не взирая, стали мы — человека четыре — поговаривать промеж себя о трезвости и о читании, а мы тоже хорошие алкоголики. Говорили так, говорили и думали завести такое святое дело; отслужили молебен. Нас было четверо. Выписали журналов: «Редину», «Народное здравие», «Природа и люди», «Друг трезвости» и «Свет», итого рублей на 20 с лишним. И за все сие сумму, 20 рублей, истратил один Василий Носов, так как деньги у него были для поправы своей хаты, а прочие ко времени обязались ему заплатить должную с каждого сумму.
«Наше дело с обществом началось 14 ноября 1899 года, и вот, пока шел Филлипов пост, всего ничего. Каждый праздничный день сходились и читали у Носова, и дни проходили очень приятно: занимались чтением, чаепитием, и к нам еще кое-кто приходил и желали поступить в наше общество, да только говорили, что без вина обойтись нельзя, и невозможно стерпеть. И вот пришел праздник Рождества Христова, потом тут еще свадьбы, и, вместо прибавы в наше общество, стало слышно, что один из нас четверых пьет вино тайком, а потом уже и при нас, и совсем отступился от желаемого общества. Осталось нас трое. Пришла Пасха; стали поговаривать о питии вина еще про одного из нас, который нам предлагал сначала журналов выписать не на 20 руб., а на 30. Слава Богу, что тогда его не послушались, а то бы осталось нам двоим очень трудно платить. Те оба отказались, не давши ни копейки, и стали они же говорить: «вот, дескать, по пяти рублей на пустяки бросать, на бумагу»; а вместо того пропивают по рублю и больше в неделю. Даже что было у нас накоплено в кассе на оплату вышеозначенных.журналов отставшие взяли назад и пропили с большим аппетитом. Мы же, оставшиеся двое, желаем не загублять доброго плода: отплативши сию сумму, и на будущий год быть неотступными к выписке журналов, хотя не всех, но кое-что.
Слава Всевышнему: такого на сердце веселья и душевной радости в нас не было отроду, как в сем идущем году. Только одно: вместо одобрения над нами смеются, что вот-де напрасно очень, на пустяки изводят деньги, но мы с помощью Всевышнего Владыки сие желаем переносить.
14 мая исполнилось полгода, как мы стали члены трезвого общества, и этот день мы тихо, с душевною радостью отпраздновали: помолились Богу, поцеловали друг друга, как в Христово воскресенье, и положили у себя на сердце не возвращаться к позорному пьянству, как пес на свою блевотину. Теперь же мы, как воздвигнутые из пропасти, находим себя очень счастливыми и в семьях ссоры не видим и брани не слышим. Дай, Господь, держаться и дальше!»
Приведенное письмо лишний раз подтверждает добрую старую истину о том, что нет ничего интереснее и поучительнее жизни человеческой. Недаром древние мудрецы главным образом изучали людскую жизнь и постоянно твердили: «Хотите быть мудры,— изучайте жизнь людей».
Когда люди изобрели телескопы, дальнозорные трубы и при помощи их разглядели в небесах новые миры, открыли, что те туманные пятна, которые мы видим иногда с земли, заключают в себе сотни и тысячи новых солнц и земель, и что наша земля только жалкая ничтожная пылинка в общем строе мировых планет, — тогда стало казаться, что для науки самое главное — уяснить законы и жизнь этих громадных миров. Но вот сделали новое открытие, изобрели микроскоп, снаряд, увеличивающий мелкие, едва видимые предметы в миллионы раз, придающий капле воды пятисаженные размеры, — и тогда оказалось, что в крохотной капле воды для науки может быть не менее интереса, чем в солнце или в звездном небе. Через микроскоп люди узнали, что в капле воды идет своя сложная неустанная жизнь, что там существуют целые государства невидимых для простого глаза существ, которые родятся, живут, плодятся, ведут борьбу и погибают. Эти невидимые глазом без микроскопа существа могут быть величайшими благодетелями человека или его страшными бичами. И люди с неменьшим интересом и пользою стали изучать при помощи микроскопа каплю жидкости, как при помощи телескопа солнце и туманные пятна.
То же самое и с жизнью людей. Возьмете ли вы жизнь человеческую в ее целом, в исторической судьбе, загляните ли в скромный, неприметный уголок, в какое-нибудь Тумботино село, о котором, напр., говорит приведенное письмо, — везде вы найдете много интересного, поучительного, над чем глубоко можно задуматься, многое сильно и хорошо почувствовать. Разница будет только в величине картины: одна картина нарисована на полотне саженных размеров, а другая — на крохотном вершковом куске; интерес же их и поучительность для людей, способных видеть и понимать, везде одинаковы. Везде идет неустанная борьба между тьмой и светом, везде добро и зло переплетаются хитрыми, затейливыми узорами.
В древней Греции были два мудреца; одного звали Демокрит, а другого — Гераклит. Один всегда смеялся, говорил, что нет ничего забавнее и веселее жизни; другой все плакал и скорбел: ему жизнь казалась одним сплошным безумием и неисходным горем. В отдельности они оба были неправы, видели жизнь только с одной, каждый со своей особой стороны; а в общем они прекрасно дополняют друг друга и дают верное понятие о жизни. В жизни всегда и везде многому можно радоваться и сочувствовать, но над многим приходится горевать. Для подтверждения примером ходить недалеко. Вернемся к нашему письму.
Стоит село. Живут в нем сотни людей; ведут тяжелую трудовую жизнь. Целую неделю за станком; обливаются потом перед раскаленным горном; машут до ломоты в спине пудовым молотом. Каждый заработанный рубль облит потом и кровью; за каждую копейку заплачено вздохом из вдавленной, безвременно надорванной груди. Придет воскресенье, настанет праздник Божий — все эти дорогие рубли в диком разгуле пропиваются в кабаке. Так и проходит воя жизнь в кабале, — в кабале станку и кабаку. Обычная, знакомая, но зато какая же и грустная, неприглядная картина! Невольно хочется сказать словами поэта:
Жаль мне Божье созданье,
Человека в грязи и во тьме.
Тоскливо становится на сердце; хочется плакать с Гераклитом. Много ведь у нас таких Тумботиных на Руси, и везде тьма; нигде не видать просвета. «Никакого слова против пьянства у нас не слыхать», пишет автор приведенного письма. Но Спаситель сказал: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким рожденным от Духа» (Иоан. III, 8). Так случилось и с нашими трезвенниками. Спросить их, с чего им запала мысль о трезвости, — затруднятся сказать. Примеру взяться было неоткуда. Кругом повальное пьянство: каждый рабочий пропивает мало-мало 40—50 рублей в год. В селе дорога проторенная одна: в кабак. Люди свыклись с этой дорогой, сжились, сроднились: думают, что иначе и жить нельзя. Старики говорят молодым, что «без вина не обойтись», что «невозможно стерпеть», читаем мы в письме. Немудрено поэтому, что наши теперешние два трезвенника — совсем еще молодые парни (им по 23 года), — а они давно уже были «хорошие алкоголики», по их собственному сознанию. Но, очевидно, когда-то где-нибудь они услыхали, или прочитали, сильное слово о доброй трезвой жизни, и оно глубоко запало им в сердце. По примеру старших, они только и видят свету, что между станком и кабаком; только и думы у них, как бы добыть лишний рубль на пропивку; только и радости у них в праздник, сколько пропито; но живое слово, как живое зерно, свое дело делает, сердце буравит. Ребята пьянствуют, а в душе у них против их воли что-то можжит, тянет их к свету, из кабачной кабалы на Божью волю. И вот «хорошие алкоголики» начинают думать, как бы им за Божье дело взяться, новую, трезвую жизнь начать; думали-думали — и «удумали» основать «трезвое общество».Согласились четверо. Богу помолились. Для чтения журналов на 20 рублей выписали. Денег нет свободных, так трое обещались внести свою долю по частям, а четвертый затратил деньги, что припас на поправку избы. Замечательная эта подробность. Таков русский человек. Пить — так он все пропьет: и шапку с головы и опорки с ног; а совесть заговорит, — все на Божье дело отдаст, последнего не пожалеет. Изба погнулась, крыша течет: поправка нужна. С большим трудом, тяжелою борьбою с соблазном скопил человек 20 рублей и псе сразу затратил на доброе дело. До избы ли теперь, когда новая стройка началась: на развалинах кабака в душе строится Божий храм!
Читаешь этакое — и любо становится на сердце; вместе с Демокритом весело смотришь на Божий мир. Так на заброшенный пустырь, на запущенную без призора поляну принесет вдруг ветром неведомо откуда зерно, и долго оно лежит между мусором, годами неприметно набирается силы, а потом, глядишь, зерно яблоней стало, выросло дубом могучим или белоствольной красавицей — березой, распустилось пышным кустом ярких душистых роз. Пройдут еще года, и пустырь тенистой рощей станет, заброшенная поляна превратится в плодовый или цветочный сад. Потому новым растениям теперь легче взяться, легче окрепнуть и вырасти целыми: теперь они не одиноки растут, старые деревья и кусты дадут им тень, защитят от солнечного зноя; послужат им опорой, не дадут сломиться под натиском бури.
А всякому новому доброму делу, стало быть, и трезвому обществу, вначале всегда приходится переносить много невзгод: бурю соблазнов в себе и жар насмешек от других.
Греческий мудрец Диоген был раз на пиру. Хозяин с поклоном поднес ему в золотой чаше самого лучшего дорогого вина. Диоген взял чашу и все вино из нее выплеснул через плечо на землю. Хозяин огорчился, но смолчал, а гости стали пенять:
— Зачем ты, Диоген, напрасно сгубил вино? А еще мудрецом слывешь; ничего-то ты не понимаешь: такое добро и даром сгубил! Это надо быть глупцом.
— Эх, ты, мудрец, — смеялись гости. — У тебя, брат, в голове, видно, так же пусто, как в чаше теперь.
— Если бы я не сгубил вино, — отвечал спокойно Диоген, — вино сгубило бы меня; так пусть лучше я его вылью на землю, чем оно свалит меня на землю, как грязную свинью.
Гости замолчали и перестали смеяться над Диогеном. Но ведь для того, чтобы заставить смолкнуть глупый смех, понадобилось веское слово мудреца; а у нас мудрое слово не часто раздается, потому везде и слышится громкий глупый смех. Только ведь смеялись и над Христом Спасителем; смеялись в Афинах над проповедью апостола Павла. Апостол Павел прямо говорит даже, что для неверующих самое слово о кресте казалось безумием. Что же удивительного, если для пьющих смешным кажется трезвость, желание человека бросить пьянство? Свела тебя, скажем для примера, нелегкая со злыми людьми: год, другой, третий занимался ты с ними темными делами, обманывал, мошенничал, воровал. Вдруг заговорила в тебе совесть, опомнился ты, решил зажить честным трудом, и в это самое время вместе с прежними приятелями нашел кем-то оброненный кошель с деньгами. Ты говоришь:
— Надо отыскать, кто потерял. Може, человек из-за потери жизни лишится; да и так все равно надо чужое хозяину отдать.
Что же твои друзья скажут? Одобрят тебя? Насмеются, конечно, над тобою; дураком обзовут, а будешь стоять на своем, и побьют еще. Вот и выбирай тут одно из двух: или из-за глупого смеха снова на дурное вернуть, или самому против смеха мудрым словом укрыться да разумною доброю речью и чужой глупый смех остановить. А последнее сделать не легко, потому что на помощь чужому смеху приходит еще свой соблазн. Привычка, — говорят, другая природа. Приучится солдат на службе с левой ноги маршировать, он и после с левой ноги начинает ходить. Приучена у хозяина лошадь останавливаться по дороге у всякого кабака, она все будет приворачивать туда. Привык и ты дружбу с бутылкою водить, веселье в кабаке искать, — не раз тебя туда потянет. Тут-то вот и нужна опора; тут и важно чрезвычайно, чтобы колеблющейся трости найти твердое дерево для защиты и от зноя и от ветра. Поэтому и дорого, если в селении хоть два — три человека дружно станут за трезвость. Тут сила не в числе людей, а в качестве их. Если они без гордости, без сомнения, с любовью к слабым, с кротостью к обидчикам усердно примутся за Божье дело, успех увенчает дело. Не надо только торопиться: дело Божье не делается наспех. Скоро не бывает споро. Сегодня бросишь зерно, завтра напрасно будешь ждать жатвы. Божье зерно не пропадает. Наше дело в своем сердце выращивать семя Христово и сеять его среди других людей, а Господь в свое время вырастит и колос и зерно. Была бы у нас хоть горсточка Божьего зерна, а урожай тогда уж будет, ибо, по слову Христову: «Царство Божие подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем; оно хотя меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его».
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 68 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |