Читайте также:
|
Петр Лукин был добрый и трезвый юноша. Он жил с матерью и всегда добросовестно приносил ей весь заработок. Веселые, беспечные товарищи много раз пытались заманить его к себе в компанию, на шумную пирушку:
— Пора тебе, Петр, перестать сидеть у материной юбки! Покажи, что ты взрослый мужчина. Если бы ты знал, как славно мы повеселились прошлую субботу: сколько было выпито, какие Сенька рассказывал забавные вещи!
Петр отмалчивался. Он помнил слова своего школьного учителя:
— Дети, берегитесь валяться на земле ранней весной; за это удовольствие можно поплатиться тяжелою болезнью. Остерегайтесь и в ранней молодости хоть раз свалиться за приятельской пирушкой. Свалиться легко; подняться часто бывает очень трудно. Если вы, кроме выпивки, в юные годы не можете найти другого удовольствия, то и в бутылке радости не найдете. За каждый взрыв пьяного смеха приходится потом платить годами горя.
Однажды только, после хорошей получки, они обступили все Петра и сказали:
— Сегодня ты не уйдешь от нас. Мы кутим вечером во всю и тебя берем пленником с собою.
Пришлось покориться. Первая же рюмка ударила Петру в голову, и он себя не узнавал; пел песни, рассказывал смешные истории, кричал всех громче. Товарищи хвалили, подливали и говорили:
— Давно бы так! Мы знали, что ты славный парень. Видишь, тут все веселые ребята, а молодость надо ловить; молоды мы ведь только раз бываем. Придет старость, и мы будем серьезны, а теперь надо жить так, чтоб было чем после юность помянуть.
В отуманенном мозгу Петра выплыл образ старого учителя, припомнились его слова:
— Дети, берегите юность. Юность бывает раз: она особенно дорога, потому что тогда душа бывает свежее, сильнее чувствует красоту добра; тогда и душа зорчее видит правду. Берегите эту свежесть души. Стыдно будет потом, под старость, вспоминать, что лучшие годы жизни растратил зря. Нет преступнее мотовства, как промотать душу. Легкое облако печали набежало на раскрасневшееся лицо Петра, ему вдруг стало что-то не по себе, но новый стакан,— и все пошло по-прежнему. Поздно ночью, покачиваясь и тяжело ступая, шел Петр домой. В окне светился огонек. Мать ждала сына. Ни словом, ни взглядом она не дала намека, как ей тяжело видеть его в таком виде. Но Петр и без того не знал от стыда, что ему делать. Он скорее разделся и лег в постель. Тяжелый сон сейчас же охватил его. Петр мычал, стонал, говорил в бреду. В воспаленном мозгу проходили одна за другою мрачные картины. Ему снилось, что у его изголовья стоят дух зла и дух добра. Они ведут между собою борьбу за его, Лукинову, душу.
— Я его спасу, — говорил дух добра, — его вырву из твоих рук, не дам ему гибнуть. Слезы матери, её молитва удержат его от вина.
— Забавляйся сладкими мечтами, — смеялся дух зла, — попробуй его лечить слезами матери! Ничего только из этого не выйдет. Моя рюмка заставляет забывать все на свете.
И видит Петр дальше, что он у постели матери. Мать при смерти, больна. Со слезами на глазах смотрит она на опухшее от пьянства лицо сына и говорит:
— Сын мой, я не корю тебя, не жалуюсь на те скорби, что мне пришлось вытерпеть из-за твоей страсти к вину, я молю тебя только: успокой меня, дай мне умереть с мыслью, что я тебе не напрасно говорила с детства о Боге, о совести, о труде, обещайся оставить твоих дурных товарищей, начни трезвую жизнь.
Петр склонился у ее постели, скрыл в ее руках свое лицо и сквозь слезы говорил:
— Прости меня, мать, прости! Ты проводила над моею колыбелью бессонные ночи; не разгибая спины, просиживала дни за работой, чтобы добыть мне получше кусок, почище одежду. Чем я заплатил тебе за все это? Я был скверным сыном, кабак выел во мне стыд и сыновнюю любовь; но теперь, клянусь тебе, я начну новую жизнь. Ты увидишь, как я изменюсь; не оставляй меня только, живи, поправляйся.
— Нет, я не жилица уж больше, но я верю твоему обещанию и умираю спокойно. Помни же слово, которое ты дал умирающей матери.
Похоронил Петр мать. Долго крепился, не пил водки ни глотка, но страсть к питью не давала ему покоя. Как хрен, у которого срезана верхушка, а корень остался, и он снова дает ростки, — так и выпивка снова тянула и тянула его в компанию прежних собутыльников. Человеку с слабыми ногами не следует ходить по краям обрыва: можно легко свернуться и упасть на дно; так и Петру следовало бы совсем отсторониться от былых товарищей. Он боялся их обидеть, и за то пришлось обидеть память матери. Петр не выдержал и запил. Сознание, что он не сдержал данного покойнице слова, мучило его, и он старался залить совесть вином, Он пил, пил и пил. Дух зла издевался над духом добра:
— А ты ведь победил, мой светлый противник! То-то радуется теперь за гробом мать Петра... Нет, я цепко держу свою добычу. Что раз мне попало в лапы, я не выпущу ни за что.
— Погоди! — отвечал добрый гений. — Тяжелую болезнь не вдруг излечишь. Несколько недель Петр все же ведь крепился; но он один, нет никакой поддержки. В кабак дорога широкая и торная, а других путей никто юноше не указывает. Все спешат, каждый по своим делам; ни один не обратился к пьющему с добрым словом: «Милый юноша, не туда идешь». Больного телом везде подберут, доставят в больницу, окружат там нежным уходом и, если есть хоть малая возможность, выправят. Для больного же душой нет нигде доктора, ему никто не прольет целебного бальзама на душу; для него одна лечебница — кабак, и одно средство утешения — забыться во хмелю. Люди — удивительные существа. Обсаживают улицы молодыми деревцами и каждое тщательно берегут от искривления, поломки, окружают подпорками, загородкой; а по тем же улицам ходят тысячи слабых характером, гибких по воле юношей, и никто: ни город, ни отдельные лица не оказывают им никакой поддержки. Свихнется человек, тогда для него есть или больница, или тюрьма, но кроме этого — ничего. Таким образом, для многих слабых юношей дорога одна: через кабак в больницу или тюрьму. На лестницах везде есть перила; по краям обрывов поставлены загородки; на опасных местах: напр., на переездах железных дорог сделаны надписи: «осторожно»; тут же, на дороге жизни, на переезде между добром и злом, на краю обрыва в пропасть порока — ни перил, ни сторожа, ни слова предостережения. Удивительно ли, что тысячи Петров гибнут? Бедный юноша ослаб, но я дам ему любящую жену, и она вылечит его, окружив лаской.
— Наматывай, наматывай клубок! — смеялся дух зла. — Ты, видно, любишь слезы. Плакала мать. Что ж? Пусть поплачет жена. Я ничего не имею против.
Снится дальше Петру, что он встретил давнюю подругу детства, Анну. Милое личико девушки, ее светлые, чистые глаза, доброта и разумность привлекли его к ней. Он полюбил ее искренно и горячо, стал мечтать о женитьбе. Но разве такой, как есть, пьяница, потерянный человек, он достоин ее любви? Он остепенился. Анна была рада, что она могла спасти товарища детства. Ее захватила мысль, что она возродит несчастного кутилу, и она смело вверила Петру свою судьбу. Они стали муж и жена. Потекли мирные светлые дни; казалось, дух зла отлетел от Петра. Он ретиво трудился, устраивал свой угол и не думал о водке. Но прошел год, другой, привык Петр к своему счастью, оно не представлялось ему больше чем-то высоким. Его потянуло на старое. Раз, другой застрял он с товарищами, а потом все пошло прежнею дорогою. Заработок уходил на водку, Анна не видала больше ласки. Частенько ей приходилось в одиночестве до поздней ночи со слезами поджидать мужа.
Дух зла торжествовал, но добрый гений не терял надежды.
— Я пошлю ему малютку. Невинность и беззащитность ребенка заставят его подумать о жене-матери, вернуть его к семье.
Дух зла язвительно хохотал:
— Плоди, плоди пьяниц! Это мне на руку. У пьяного отца будет чему поучиться ребенку. Ты Петру больше пошли детей. Мне много надо работников тьмы.
Родился ребенок. Крошка весь был в мать. Нельзя было без умиления смотреть на его ангельское личико. Петр целыми днями проводил у его колыбели. Мать радовалась, думала, что муж ее стал милым и добрым, как в первое время после свадьбы. Но темная сила не дремала. Товарищи не давали проходу; смеялись, что Петр стал нянькой, предлагали ему подарить чепчик, присылали ему наколку на голову. Чтобы отвязаться, Петр решил пойти с ними в последний раз, проститься навсегда. Это было действительно в последний раз. Петр никогда более не переставал пить. Анне пришлось чашу горя выпить до дна. Трое ее малюток росли среди нищеты и пьянства; сделались дурными детьми и все попали в тюрьму. Петру, дряхлому, разбитому пьянством старику, довелось видеть на суде, как его старший сын был приговорен к пожизненной каторге за грабеж с убийством. Тяжело было старику; совесть говорила: «ты, ты — виновник всему!» и он плакал, трясся весь от рыданий.
Вдруг Петр открыл глаза. Над ним стояла мать и, тряся за плечо, старалась разбудить. Петр не верил своим глазам.
— Так это был сон, один только тяжелый, ужасный сон?
И он, радостный, схватил руку матери, целовал и говорил:
— Мама, дорогая мама! Прости, прости твоего дурного Петра. То, что было вчера, было первый и последний раз.
Петр сдержал свое слово. Гений добра победил. Жизнь Петра была жизнью трезвого труженика, любящего сына, а потом любящего мужа и отца.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 67 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |