Читайте также:
|
Маяк был на самой вершине. К нему вела тропинка, переходящая в старую полуразрушенную каменную лестницу.
Ступени были потрескавшимися, стертыми и черными от времени, с наброшенной на них паутиной серых разводов.
На лестнице сидели чайки да еще какие-то неведомые Лунину птицы. Небо было низким и темным, с моря дул ветер, накрапывал дождь. Изумительная погода для начала июня.
Павел промерз до костей. Еще на берегу он снял спасательный жилет и остался в тонком сером свитере, натянутом на черную майку, да джинсах и кроссовках. Все это было омерзительно мокрым и тяжелым, пришлось раздеться и, выжав одежду и развесив ее на прибрежных камнях, голышом бегать взад-вперед по берегу. Сердце колотилось, дышать было тяжело, песок и галька впивались в подошвы, не уколы, конечно, но покусывания. Лунину не приходило в голову, что он может наступить на засыпанного морского ежа, уже мертвого, но с все еще длинными, ломкими и так болезненно входящими в ногу иглами. Или на острый край раковины, что может располосовать пятку как скальпель. И тогда песок станет темным от крови, но это еще не самое плохое, что может случиться с ним здесь. Кровь можно остановить, надо лишь подумать как. А вот выбраться отсюда, вновь оказаться в мире людей, который совсем не так далек, как если бы он упал за борт не в нескольких часах ходьбы от Приморска, а где-нибудь в открытом океане, за сотни, а то и тысячи миль от берега, намного сложнее. Точнее, практически невозможно. Сколько ни бегай взад-вперед по берегу, чувство возникшего бессилия не исчезнет.
Туман начал опадать, вот ветер унес последние его клочья. Сколько ни вглядывайся в горизонт, противоположного берега не видно. Лишь ровные, будто нарисованные, ряды волн, темно-синие, с маленькими белыми барашками, от которых веет стужей. И никакой суши поблизости — ни вправо, ни влево, лишь все те же волны да полоска берега с тут и там разбросанными, качественно отшлифованными ветром и морской водой камнями, только не круглыми, а странных, причудливых геометрических форм. То неправильный куб, то неудавшийся эллипс, то треугольник со стершимся верхним углом, будто срезанным гигантскими небесными ножницами.
От бега Лунину стало жарко. Надо бы одеться, но во что? Ни свитер, ни майка с джинсами еще не высохли, судьбе угодно, чтобы он не только оказался здесь, но и подхватил смертельную простуду. Лунин повернулся к морю и закричал. С ближайших камней шумно взлетели чайки и с клекотом замельтешили над его головой.
Внезапно в небе открылся просвет, и появилось солнце. Изменился цвет моря, иным стал цвет песка и камней. Чайки будто подали сигнал для поднятия занавеса, только вот что можно увидеть на сцене, кроме этого берега?
Лунин осмотрелся. Он был как раз посредине небольшой бухточки, глубоко вдававшейся в берег. Прибрежная полоса занимала всего несколько метров, а потом круто взмывала вверх. Почти отвесный склон, поросший густым темно-зеленым кустарником, в который тут и там были понатыканы странные, высоко уходящие в небо свечки, покрытые светлой и редкой листвой.
Можно остаться на берегу, но стоит ли? Ему надо найти воду и, может, еду. Но воду прежде всего. А потом вернуться и ждать, когда появится какое-нибудь судно. Теплоход, сейнер, катер, яхта, хотя откуда здесь яхты? Да хоть подводная лодка, решившая внезапно всплыть.
Его уже должны хватиться, ведь он внесен в реестр пассажиров, не могут же они оставить его исчезновение без внимания, был человек, и нет его, что же осталось?
Сумка с аппаратурой в каюте да рюкзак с вещами, и все. Даже мобильный его там, на «Державине». Скоро судно войдет в зону покрытия, и Лиза начнет звонить. Вначале это будут долги гудки без ответа, потом сядет батарея, и ей механический женский голос с ровными, ничего не говорящими интонациями, сообщит, что абонент недоступен или находится вне зоны действия сети.
И у Лизы начнется истерика, как сейчас она начинается у него.
Лунин опять кричит, недовольные чайки отвечают гневной отповедью, будто пытаясь объяснить ему, что сам виноват и что раз уж попал сюда, так надо или смириться, или что-то предпринять, хотя бы одеться, пусть и в полусырые вещи, и посмотреть, куда его занесло.
А думать о том, судьба ли это сделала, или Бог за какие-то прегрешения так повернул вектор его, Лунинской, жизни, не стоит, по крайней мере, сейчас, когда солнце уже готово опять скрыться, занавес вот-вот упадет, и, судя по всему, начнется дождь.
В это время здесь всегда так — то солнце, то дожди. А то и шторма. Наступает время муссонов, с начала лета и до августа. Лунин прочитал об этом в Интернете, когда собирался в командировку. Он вообще обо всем предпочитал узнавать из Сети, хотя дома было много книг, оставшихся от бабушки, но какой смысл в том, чтобы перечитывать русскую классику, от которой у него изжога еще со школы.
Я помню чудное мгновенье…
Единственное, что приходит в голову, пока он надевает еще не высохшие джинсы, свитер же на удивление сухой, точнее, почти сухой, чего не скажешь о кроссовках, но не пойдет ведь он босиком.
Спасательный жилет он оставляет на берегу, чтобы не тащить лишнюю тяжесть, все равно ведь вернется, через час, два, три, но опять окажется на этом же берегу, в этой самой бухте, если, конечно, ничего не случится.
Только все уже случилось, не так ли, спрашивает он у моря. Волны лижут берег, будто смеясь над ним и говоря: иди, Лунин, иди, мы еще встретимся, тебе не уйти от нас, мы поймаем тебя, ты ведь не против?
Чайки успокоились. Большие, с белыми грудками и черно-серыми крыльями, хищно загнутыми клювами и безразлично-наглыми глазами, они бродят по песку и гальке, не обращая на него никакого внимания. И все еще светит солнце, давно перейдя линию зенита. Лунин потерял счет времени. Сколько он уже здесь и когда его выбросило на берег? Видимо, утром, хотя кто знает, как все было на самом деле.
Он решает пойти влево, ему почему-то кажется, что там будет проще подняться вверх, чем если он попытается сделать это с другой стороны. Кроссовки оставляют глубокий след в песке, он идет по самой кромке. Начался прилив, вскоре вода дойдет до тех камней, на которых он сушил вещи, а следы его и подавно будут смыты, как будто их никогда и не было.
Отцу здесь было бы проще, несмотря на возраст. Тот привык к воде и лесу и знал бы что делать. А бабушка бы сказала, что он дурак, раз допустил такое развитие событий. Фраза будто из школьного учебника по литературе. Когда он вспоминает бабушку, то всегда видит ее с учебником да еще стопкой книжек, аккуратно водруженной на столе.
Дед же ничего бы не сказал. Как и Лиза. Та уже, наверное, ревет, думая, что Лунин бросил ее, что вся эта поездка лишь повод исчезнуть, начать новую жизнь с другой женщиной. Когда переключаешься на мысли о доме и о родных, без разницы, живы они сейчас или уже нет, то становится легче.
Лунин доходит до края бухты и понимает, что ему опять придется разуться. Хотя, может, лучше этого не делать — в воде камни, над водой камни, а что за изгибом берега, он пока не знает. Остается лишь надеяться, что там можно подняться наверх, цепляясь за кустарник, хорошо, если он не будет колючим.
Вода между камней спокойна и прозрачна. Видны какие-то рыбки, некоторые приличных размеров, но в основном мелочь, черные и серые мячики морских ежей. Черные с длинными колючками, серые с маленькими, почти неразличимыми, донный этот пейзаж дополняют морские звезды. Одни напоминают Лунину ту октябрятскую, что ему довелось носить еще в первых классах школы, только эти синего цвета с красными, будто нанесенными маркером, пятнышками, а другие с длинными, извивающимися лучами, желтые с ярким, черным узором.
На дне много чего еще, но надо идти дальше, как называется то, чем он сейчас занят? Рекогносцировка на местности? Иногда в голове всплывают слова, которых так много в той, большой, цивилизованной жизни. Здесь они ему точно будут не нужны, если, конечно, он не сможет выбраться отсюда в ближайшее время, тогда ему точно придется учиться забывать. А если и вспоминать что-то из некогда прочитанного, то «Робинзона Крузо», хотя толку от этого никакого — у него ведь нет корабля, с которого он бы мог тащить все что надо, да и климат здесь не тропический.
Насмотревшись на морских ежей, разуваться Лунин не стал. Лучше пусть будут мокрые кроссовки, чем иглы в подошвах. Он перешел на другую сторону, завернул за последний из больших камней и увидел, что там очередная бухточка, такая же необитаемая, как и та, которую он только что покинул. Но подниматься здесь было действительно удобнее: не такой крутой склон, вначале можно вообще просто идти вверх, лишь держась руками за кустарник.
Хотелось есть и пить. В животе будто расползались иголки от голода. Только если здесь есть вода, то она выше, там, почти на вершине острова, хотя вдруг это не остров?
Это было бы здорово, но если Богу было угодно его сюда отправить, то это точно не материк.
Листья кустарника терпко пахли, на ветвях небольшими гроздями висели ссохшиеся бурые ягоды, явно еще с прошлого года. Можно рискнуть и попробовать, они ведь не похожи на те, про которые еще в детстве бабушка ему говорила, что есть их нельзя. Хотя, может, и эти нельзя, но живот сводит так, что он готов бросить в рот целую горсть, лишь бы утолить это свербящее чувство голода.
На вкус они кисловатые и не противные. Лунин съедает с десяток, и вдруг чувствует, как в висках учащенно пульсирует кровь. Не то чтобы он ожил совсем, но ему становится легче. Павел набирает еще горсть ягод и пихает в рот сразу, глотая вместе с маленькими семечками, которые так легко разжевываются. Рот сводит от оскомины, еще больше хочется пить, но до вершины совсем недалеко. Если бы солнце было в зените, то он увидел бы, что там, прямо сейчас, но оно освещает лишь берег, еще десять шагов, и Лунин понимает, что если и найдет воду, то позже.
Склон с зарослями кустарника и со странными, покрытыми листьями свечками позади, впереди крутой подъем, скала, поросшая мхом и пробивающимися между камнями пучками травы.
И на самом верху пузатое веретено с островерхой шапочкой, когда-то покрашенной в красный цвет, но полинялой и облупившейся от времени, дождей и непогоды.
Да и само веретено, бывшее некогда белым, стало грязно-серым, с черными пятнами, таящими в себе какую-то угрозу, что всегда скрывается в заброшенных зданиях с потухшими окнами, откуда ушли люди, оставив лишь свои тени и память угасших голосов.
Лунин дошел до конца тропинки, переходящей в остатки лестницы, и начал подниматься к маяку. Птицы недовольно взлетали перед ним и кружили прямо над головой, иногда опускаясь так низко, что чуть ли не касались его крыльями. Начавший накрапывать дождь грозил перейти в ливень, сквозь его шум Павел вдруг услышал журчание.
Это мог быть только ручей, но где он?
Маяк манил и пугал, там была крыша, внутри могли находиться какие-нибудь вещи, могли найтись даже спички и дрова, а больше всего Лунину хотелось сейчас развести огонь, даже больше, чем пить.
Но кто знает, что он обнаружит там еще. Судя по всему, здание заброшено много лет, видимо, где-нибудь поблизости построили новый, или еще по каким-то причинам, он ничего не понимает в маяках, никогда не был внутри, а видел лишь издали.
Но хорошо, что он здесь есть.
Птицы тоже так считают, им совсем не хочется, чтобы Лунин дошел до него, они наглы, те, что черные, с длинными клювами и красной маской на лице, еще не так, а вот чайки просто сходят с ума от ненависти к нему, вся стая сорвалась с лестницы и кружит над ним. Сотни птиц с оголтелым клекотом, и дождь им не помеха.
А вот и вода. Почти у самого маяка, рядом с лестницей, небольшая полянка, где бьет родник, из него и течет ручей, скрываясь между камней и сбегая вниз, где кустарник и деревья. Лунин ладонями черпает воду и пьет, пьет, никак не может напиться, оскомина во рту пропадает, он опять мокрый, но уже от дождя.
Каменные ступени лестницы стали скользкими, подъем же все круче и круче. И нет перил, чтобы держаться, видимо, тем, кто здесь когда-то жил, они были не нужны. Или тому. Сколько их было? Один человек или несколько? И как они здесь не сошли с ума, хотя стоит ли думать об этом, когда он сам на грани помешательства.
Внезапно птицы успокоились и исчезли, будто Лунин перешел ту невидимую границу, за которую перелетать им нельзя.
Дверь маяка была закрыта на замок, к ней вели три ступеньки, сквозь трещины в которых уже проросла трава. Павел обессилено сел прямо у двери и попытался придумать, как ему попасть внутрь.
Пусть там будет что угодно, даже скелет, прикованный ржавыми цепями к стене, но там нет дождя, а вдруг есть еще что-то, что поможет ему выжить. Вот только для начала надо открыть дверь, а для этого сбить замок, но чем?
Лунин посмотрел по сторонам: ни топора, ни ломика, ни гвоздодера — никакой железяки, что способна ему помочь. Лишь куча камней, лежащих неподалеку аккуратной кучкой, будто заготовленных для чего-то, да так и оставленных за ненадобностью. Каждый размером чуть меньше человеческой головы, видимо, были припасены для строительства, которое так и не началось.
Он подошел к куче, выбрал камень побольше, подержал в руках, потом отбросил в сторону и взял другой, поменьше, не такой тяжелый. Подошел к двери и стукнул по замку, тот даже не ответил и не улыбнулся в ответ. Ржавый, навесной замок с большой толстой дужкой.
Павел ударил еще раз, руки заныли — один из пальцев он случайно прижал к стенке во время удара и содрал с него кожу. Но ему было все равно. Лунин бил и бил, пока, уже совсем отчаявшись, не двинул так, что замок отлетел на землю, а дужка закачалась в двух намертво приделанных к двери петлях.
Оставалось лишь достать ее, взяться за ручку и потянуть на себя.
Но он медлил.
Дождь опять прекратился, ниже по склону вновь загомонили чайки. И хорошо был слышен шум моря. Наверное, именно в этот час здесь когда-то зажигали свет, который, пробиваясь сквозь тучи, указывал кораблям, куда плыть. Или куда не плыть, главное, что был свет, тонкий луч, отражавшийся и в небе, и в море.
Лунин открыл дверь. Внутри было темно.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 148 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |