Читайте также:
|
Первые работы появились в 20-х гг. прошлого столетия, сформированные на основе личного опыта авторов и их теоретического представления непосредственных участников тех далеких событий[10].
Однако данные труды чрезвычайно разнохарактерны не только по конкретному содержанию, но и по идейной позиции.
Все авторы отмечают неумелую политику военного и морского министра А.И. Гучкова. Показателен в этом смысле очерк А.М. Зайончковского о событиях на фронте в 1917 г.[11] В своей работе автор подробно обосновывает причины размежевания в армии между офицерством и солдатской массой, в частности, отмечает, что в сознании солдат офицерство ассоциировалось со «старорежимными порядками», установленными в царской армии.
В таких изданиях как «Пролетарская революция», «Пропагандист», «Красная летопись», «Красный архив», «Красный флот» и др., появившихся в первые годы советской власти, в ряде публикаций[12] основное внимание авторов уделено классовому расслоению Русской армии, офицеры изображались противниками нового строя, отстаивающими монархическую идею. Этот взгляд явился алгоритмом для исследователей на долгие годы.
В этом ряду необходимо выделить работы С.Е. Рабиновича и И.Г. Кизрина в плане более широкого использования документальной базы[13].
Написанные в этот период работы, освещающие выступление Л.Г. Корнилова[14], хотя и содержат в себе значительный объем источников, но тем не менее, именно в них выработались штампы советской историографии, по образцу которых Л.Г. Корнилов представлен контрреволюционером, ставленником крупных промышленников и буржуазии, затеявшим заговор ради установления военной диктатуры.
Особенностью историографии 1920 гг. является четко наметившаяся тенденция к более обстоятельному изучению конкретно-исторической стороны революционных событий в армии, как необходимой основы для более глубоких обобщений. Революционное движение в армии рассматривается историками как нарастание классовой борьбы в стране.
Данное обстоятельство наложило существенный отпечаток на тематику и подход к исследованию этого периода. Так, само понятие «офицер» было отнесено к архаизмам, а в новом лексиконе при упоминании к нему прочно прикрепилось отрицательное значение. Поэтому долгое время различные аспекты формирования офицерского корпуса, в силу господствовавших идеологических взглядов, не могли стать самостоятельными объектами исторических исследований.
Исследуемая проблема нашла опосредованное выражение в ряде крупных научных трудов и научных статей по различным аспектам истории Первой мировой войны, выполненных в жесткой системе координат методологии времени культа личности И.В. Сталина, все более набиравшего силу.
Второй историографический этап (1930-е гг. – первая половина 1950-х гг.) проходил под знаком культа личности Сталина, нанесшего огромный урон советской исторической науке. В исторической науке на долгое время в теории исторического познания занял ведущее место догматизм. А его главную характерную черту четко определил великий Гегель — односторонне рассудочное мышление, когда «исключаются противоположные определения»[15]. Догматизм выступал в тесной связи с конъюнктурщиной, которая в отличие от него, может быть не закостенелой, а постоянно видоизменяться, реагируя на политический ангажемент.
Сталин, сделав, в конечном итоге, марксизм-ленинизм государственным мировоззрением, оградив его от критики, создал все условия, чтобы тот, вместо утверждения себя в качестве одного из путей исторического познания, окончательно закостенел. Утверждавшийся в стране тоталитарный политический режим показал, как он умеет расправляться с историками, служившими ему верой и правдой, но ставшие неугодными, даже после их смерти. Наглядная иллюстрация тому — судьба М.Н. Покровского[16]. Ему еще повезло: многие же честные исследователи просто были уничтожены[17].
Со второй половины 1930-х гг. изучение нашей темы было приостановлено. Начавшиеся репрессии над высшим комсоставом Красной армии напрямую затронули и старых военных специалистов, поэтому обсуждение таких проблем, а тем более публикации работ по истории Русской армии становилось небезопасным занятием.
Тем не менее, в предвоенные, в годы Великой Отечественной войны и первые послевоенные годы положение несколько изменилось, причем в лучшую сторону. Руководство Советского Союза стало обращаться к истории русского военного искусства, отмечая героизм русского народа и его полководцев. В армии восстанавливаются прежние воинские звания и ношение погон, что поднимало в общественном мнении престиж офицера вообще и ставило вопрос об использовании богатейшего военного опыта прежних эпох. Военная тематика в предвоенные и военные годы приобретает право на существование, о чем свидетельствует появление ряда работ[18].
Тематика данных трудов красноречиво говорит о необходимости решения обострившихся кадровых проблем в годы Великой Отечественной войны, изменении отношения политического руководства страны к некоторым традициям и опыту комплектования и подготовки корпуса офицеров Русской армии. В результате расширился диапазон исследований. В прямой постановке стали рассматриваться проблемы, связанные с процессом строительства Вооруженных сил России. Так, например Е.Ф. Никитин проанализировал социальный состав офицеров Русской армии накануне 1914 г. и организацию их подготовки. С.В. Липицкий собрал хороший фактический материал о становлении отечественной системы подготовки кадров авиаторов, комплектовании авиационных отрядов военными летчиками-офицерами, однако все работы тех лет несли на себе отпечаток своего времени.
С конца 40-х гг. внимание историков было, в основном, обращено на Великую Отечественную войну.
Третий историографический этап (вторая половина 1950-х – 1991 гг.). Во второй половине 1950-х – первой половине 1960-х гг. на историографию рассматриваемой проблемы влиял курс правящей коммунистической партии на преодоление последствий культа личности И.В. Сталина. В условиях зачаточной реанимации творческой свободы предпринималась попытка возродить подлинно научные принципы исторических исследований. Руководствуясьрешениями XX съезда КПСС[19], ученые-обществоведы и гуманитарии сосредоточили внимание на создании трудов, особенно по истории советского общества, где предстояло исправить деформации, порожденные периодом культа личности И.В.Сталина. В советской исторической науке данная задача стала приоритетной.
Однако со второй половины 1960-х гг. историография стала развиваться под непосредственным влиянием на нее политической линии по восстановлению авторитарных методов руководства исторической наукой, ограничению гласности. Ученым задавались не только методологические ориентиры, но и директивные установки, что писать и как писать. Такие директивы не могли обсуждаться, а принимались к неукоснительному исполнению.
Такое положение дел стало ничем иным, как реанимацией подходов периода культа личности Сталина. Не случайно, со второй половины 60-х. гг. XX в. историки практически перестали писать об отрицательных явлениях — порождениях уродливого явления культа личности Сталина. Если же кто из историков и осмеливался бороться за историческую правду, то незамедлительно следовали оргвыводы (А. Некрич, М. Геллер, П. Волобуев и др.)[20].
Все это не могло не отразиться и на исследовании нашей темы. Она, в комплексе с другими проблемами, нашла отражение в монографиях, очерках, брошюрах, статьях, посвященных в основном борьбе большевистской партии за армию.
Во второй половине 50-х гг. минувшего века советские исследователи все же уделяли внимание возникновению Советов и комитетов различных уровней в войсковых соединениях. В работе С.Г. Капшукова[21] подчеркивается одна из парадоксальных функций солдатских комитетов – ограничение дисциплинарной власти начальников и, фактически, уравнивание в правах солдата и офицера.
По объективному мнению одного из исследователей этой проблемы П.А. Голуба[22], допуск офицеров в состав солдатских по своей природе Советов объясняется главным образом тем, что солдаты в большинстве случаев не могли обходиться без их опыта и знаний. С другой стороны, в подобные организации принимались лишь офицеры, которые сочувственно относились к революционным преобразованиям. Автор подчеркивает, что в армии также сложилось двоевластие. Проявление этого он видит в издании Приказа №1, по существу сыгравшего роль детонатора в развале Русской армии. Подобная точка зрения высказана и другими историками[23].
Тема Первой мировой войны и, в частности, состояния армии в 1917 г., стала приобретать весомую значимость только с середины 1970-х гг. об этом свидетельствует выход ряда фундаментальных трудов[24]. В них в очень краткой форме сообщались сведения о социальном происхождении русских офицеров.
Ситуация в армии в 1917 г. рассматривалась главным образом в рамках схемы «партия – армия – революция». Солдатам отводилась подчиненная по отношению к рабочим роль. Попытки Э.Н. Бурджалова и М.С. Френкина[25] пересмотреть значение солдатских масс в развитии революции были отвергнуты официальной советской историографией.
Вместе с тем советские историки считали, что к осени 1917 г. большинство в армии проявляло организованность, сознательно поддерживало большевиков. Взгляды отдельных авторов, характеризовавших позицию солдат в Октябре как «доброжелательный нейтралитет»[26], не воспринимались.
Хотя в литературе неоднократно указывалось на необходимость более подробного изучения психологии и настроений солдатских масс в 1917 г., этой проблеме было посвящено небольшое число работ. В качестве одного из немногих положительных примеров можно привести работу Г.Л. Соболева[27], где автор предпринял попытку более детального анализа настроений солдат Петроградского гарнизона, отойти от бытовавшего в советской литературе принципа «единодушной революционной сознательности».
До конца 80-х гг. количество публикаций по интересующим нас вопросам заметно возросло. В работах этого периода обозначены основные направления современного изучения проблемы. В частности, были затронуты вопросы о социальном составе русского офицерского корпуса, о позиции и тактике высшего командного состава в момент отречения от престола Николая II, о порядке комплектования и численности офицерского состава, деятельности политических партий по привлечению на свою сторону офицеров действующей армии и тыловых гарнизонов, а также о мерах, предпринимаемых Временным правительством по повышению боеспособности Вооруженных сил страны в условиях ведения боевых действий.
К числу наиболее значительных следует отнести фундаментальные монографии П.А. Голуба и П.А. Зайончковского[28].
Особого внимания заслуживают исследования виднейших отечественных историков И.И. Минца и Э.Н. Бурджалова[29], в которых помимо прочего освещается история русского офицерского корпуса, состояние боеспособности армии в интересующий нас период. Оба историка, как никто прежде, детально изучили события Февраля 1917 г. и диаметральность их влияния на офицеров действующей армии. Подчеркивается стремление офицерского состава к защите России от внешнего врага и невмешательству его представителей в политические события. Частично изучено функционирование в армейских подразделениях различных офицерских организаций.
Указанные выше работы П.А. Голуба, И.И. Минца, Э.Н. Бурджалова заметно отличаются попыткой отхода от порочной практики «наклеивания ярлыков», таких как поголовное обвинение всего офицерского корпуса в монархических убеждениях и лаконичных оценок Временного правительства как слабого и бездеятельного. По мнению указанных ученых-историков, офицерский корпус, несмотря на оппозиционную настроенность к революционным процессам, всеми силами способствовал сохранению прежнего дисциплинарного порядка в армии, так необходимого для поддержания боеспособности на фронтах.
Что же касается анализа действий Временного правительства и высшего эшелона военного руководства по укреплению боеспособности армии, то она расценивалась как направленная против усилий большевиков по проведению политики на прекращение участия России в мировой войне — данная точка зрения представляется нам тенденциозной.
К крупным работам по истории корниловского выступления в августе 1917 г., вышедшим в этот период можно отнести монографии М.И. Капустина и И.Я. Иванова[30]. Вместе с тем они не расширили круг документальных источников, что, несомненно позволило бы воссоздать более объективную картину происходивших событий. Авторы сделали акцент на разгроме «корниловского мятежа», в котором лавры победы, по выводам авторов, принадлежали Советам рабочих и солдатских депутатов и партии большевиков.
Подобное положение объясняется общей политической и идеологической ситуацией в стране. Исследователи указанного периода не могли выйти из рамок марксистско-ленинской методологии (в большевистском ее измерении), реализованной, главным образом, в историко-партийной проблематике.
Тем не менее, по уровню исследования, документальной базе, достоверности фактического материала вышедшие в этот историографический период труды советских историков о Русской армии в 1917 г. намного выше предшествующих работ о состоянии армии в рассматриваемый период.
Во второй половине 1980-х – 1991 г. в условиях дальнейшего углубления социально-политического кризиса в стране, на волне «перестройки» и «гласности», объявленных М.С. Горбачевым, у исследователей появилась возможность разрушить монолит «единства взглядов» на основные проблемы, отойти от порочной практики замалчивания некоторых событий и фактов и, наконец, восстановить во всем цвете «белые пятна» истории: начинается переосмысление в советской исторической науке истоков революционных потрясений 1917 г. Наметились тенденции терпимого отношения к различным оценкам прошлого.
Многовариантность подходов и точек зрения позволили выйти на новый, более качественный рубеж в исследовательской работе. В научный оборот были введены архивные материалы, ранее недоступные исследователям. Главная отличительная особенность исследований данного периода – переход к всестороннему комплексному изучению проблем, связанных с состоянием армии в 1917 г. Здесь необходимо выделить работы А.А. Буравченкова, А.Г. Кавтарадзе[31].
В работах вышеуказанных авторов, основное внимание исследователей переносится с солдатской массы – «истинных победителей в революции» на офицерский корпус.
А.А. Буравченков делает справедливый вывод о том, что утрата монархических позиций большей части офицерского состава произошла даже не во время Первой мировой войны, а задолго до нее. Перемену настроения командного состава армии он рассматривает в тесной связи с нарастанием революционного движения в армии и стране. А.Г. Кавтарадзе детально исследует проблему раскола в офицерской среде под воздействием Февральской революции.
В указанной историографический период был защищен целый ряд диссертационных исследований по теме Русская армия в 1917 г., где в основном, рассматривался аспект борьбы партии большевиков по привлечению на свою сторону армейских масс[32].
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 95 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |