Читайте также:
|
| Годы | Производство валовой продукции к уровню 1913 г. |
| 98,7 | |
| 110,8 | |
| 110,2 | |
| 79,8 |
На фоне падения промышленного производства происходил рост финансовых затрат на ведение боевых действий.
Одним из средств финансирования ведения военных действий были займы. Царскому правительству за 1914-1916 гг. удалось таким образом покрыть 30% военных расходов[295].
Попытка Временного правительства организовать внутренний, так называемый заем свободы 1917 г.[296] на нужды армии не оправдала надежд Временного правительства, поскольку емкость рынка в отношении помещения в такого рода займы была уже исчерпана[297].
В сложившейся ситуации Временному правительству ничего другого не оставалось делать, как продолжать увеличивать внешние долги России, пользуясь широким кредитованием, которое с готовностью предлагали союзники в качестве особого заема на ведение войны. 16 марта 1917 г. на заседании правительства было объявлено о кредитах, предоставляемых США[298].
Основная часть финансовых средств предназначалась для закупки вооружения за границей. Например, на особом совещании правительства 21 апреля было принято решение о выделении 7 млн р. на постройку подводных заградителей для Балтфлота[299].
25 апреля – 585 320 р. – на ассигнование морской разведки[300].
С целью «упорядочения по заграничным закупкам» предлагалось широкое привлечение представителей различных ведомств и общественных организаций[301].
Конечно же, учитывая географическое расположение столицы, дополнительное оснащение Балтфлота являлось насущной необходимостью. Однако отсутствие четкого механизма проведения в жизнь принимаемых решений не было.
Военный атташе А.А. Игнатьев, занимавшийся в то время военными поставками из Франции, «лично подписавший за время войны одних казенных чеков более чем на 2 млрд франков»[302], свидетельствует, что с приходом Временного правительства штаты комитетов по снабжению буквально с каждым днем разрастались. «Широкая общественность» нередко пользовалась французскими кредитами в целях личного обогащения «за счет тощего русского кошелька» под несуществующие заказы[303].
Часто выполненные военные заказы оставались на складах. «англичане с каждым месяцем сокращали размер предоставляемого нам морского тоннажа. Это было негласным нажимом союзников на Временное правительство»[304], целью которого было – принуждение России к скорейшему наступлению.
Рассчитывая на повышение боеспособности армии, первый состав Временного правительства 25 апреля принял решение об увеличении жалования солдатам с 1 мая 1917 г.[305]
Прибавка была незначительной: увеличивался, в частности, боевой оклад. Буквально на следующий день состоялось аналогичное решение по воинским чинам флота[306].
Меры эти были явно запоздалыми:
— во-первых, первый состав правительства доживал последние дни своего существования;
— во-вторых, чудовищная инфляция заранее уже поглотила эту прибавку. Свидетельством тому служит принятое на том же заседании решение о выпуске купюр кредитных билетов достоинством 1000 р., несколько раньше, 16 марта, была отменена оплата корреспонденции из страны в действующую армию, установленная царским правительством 2 января 1917 г.[307]
Все эти меры носили явно популистский характер, потому как на самом деле снабжение действующей армии продовольствием было организовано из рук вон плохо. Вместо принятия действенных мер по решению наиглавнейшего вопроса в армии, Временное правительство прибегает к прямо-таки виртуальным приемам. В журнале заседаний правительства №17 находим такое предложение, датированное 9 марта 1917 г.: «Поручить министру земледелия войти в соглашение с военным министерством относительно возможности сокращения нормы душепотребления хлеба»[308].
На телеграмму Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева о необходимости принятия экстренных (подч. авт.) мер в связи с недостатком продовольственных запасов и фуража для армии правительство ответило следующей резолюцией: «… отложить обсуждение возбужденного генералом
М.В. Алексеевым вопроса о принятии экстренных (подч. авт.)мер в связи с недостатком продовольствия и фуража, и других запасов для армий впредь довозвращения из Ставки военного министра[309].
В марте 1917 г. Временное правительство ввело так называемую хлебную монополию, сутью которой являлась продажа хлеба исключительно государству по твердым ценам.
На торгово-промышленном съезде в марте 1917 г. по поводу Сведения хлебной монополии мнения делегатов разделились. На организованном же союзом в мае 1917 г. Всероссийском хлебном съезде большинство признало монополию единственно возможным средством для обеспечения армии и населения хлебом[310]. Диссертант считает, что мера была абсолютно правильной для сложившейся ситуации в стране, если бы не отсутствие механизма проведения данной меры в жизнь.
Недопустимое положение со снабжением армий фронтов отнюдь не было связано с недостатком продовольственных запасов в стране. Их было даже в избытке. Из архивных документов, датированных мартом 1917 г.:
- «Румынское посольство просит разрешения закупить [в России] 1000 вагонов соленой рыбы, 300 вагонов риса, 200 вагонов перловой крупы». Правительство разрешило произвести закупку[311].
- «Принять все меры к выполнению принятых на себя правовых обязательств по выводу вывоза в Англию 50 млн пудов пшеницы[312].
На самом деле бедственное положение сложилось не с продовольствием, а с его доставкой на фронты.
По данным тылового интендантства в апреле 1917 г. войска получали от половины до 1/3 продовольственного пайка[313].
С тем, чтобы разрешить негативную ситуацию с железнодорожными перевозками, 1 апреля 1917 г. было принято решение о закупке в Америке на сумму 200 млн долларов 2 тыс. паровозов, 40 тыс. вагонов; а также:
— увеличить временный дополнительный сбор за перевозки до 30 коп. с вагона;
— ограничить льготы на бесплатный проезд, не исключая военных;
— произвести выплату жалования железнодорожным рабочим за вынужденный перерыв в связи с событиями за февраль-март;
— сократить количество отпусков из тыловых частей[314].
В наведении порядка на железных дорогах страны не обошлось и без любимой формы выражения чаяний правительства – воззвания от 4 апреля 1917 г. к солдатам по поводу насилий и бесчинств, творимых солдатами на железных дорогах: «… занимаются чужие места в пассажирских вагонах, разбиваются окна, вагоны переполняются солдатами до того, что прогибаются рессоры и лопаются оси»[315].
Для увеличения грузоперевозок была введена и автомобильная повинность[316] 31 марта 1917 г. Однако, как показала история, эта мера ожидаемых результатов не дала.
Подводя итоги, необходимо сделать следующие обобщения.
1. С целью сохранения боеспособности Вооруженных сил России Временным правительством постоянно предпринимались попытки проведения в жизнь мер по преодолению негативных социально-экономических условий, сложившихся в стране:
— организация внутренних и внешних займов для финансирования военных расходов;
— введение государственной монополии на хлебную торговлю;
— поддержание курса, начатого еще царским правительством по изъятию из свободной продажи вино-водочных изделий;
— привлечение общественных организаций к решению вопросов по снабжению армии продовольствием и вооружением;
— принятие ряда юридических актов, закрепляющих процессы демократизации в армии.
Однако все эти «благие» меры на практике принимали деформированные формы, не оправдывали ожиданий:
— из-за отсутствия четкого отлаженного механизма по осуществлению контроля за принимаемыми правительством решениями идея хлебной монополии на практике не справилась со своими задачами;
— происходили факты злоупотреблений в работе военно-промышленных комитетов;
— такая мера, как организация займов, давно исчерпала свой ресурс и не нашла доверия и поддержки среди населения;
— прибавка жалования военнослужащим нивелировалась галопирующей инфляцией;
— законодательные акты, закрепляющие демократизацию в армии, спровоцированные Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов, на деле оказались до конца не продуманными в условиях ведения мировой войны, по сути, разрушительными для армии.
Временным правительством невольно были усилены социальные противоречия в армии между офицерским корпусом и нижними чинами. Офицеры подвергавшиеся зачастую физическому унижению со стороны солдат, не только не получили необходимой социальной и четкой правовой поддержки, но вынуждены были испытывать прессинг проверки на лояльность к Временному правительству, подозревались в контрреволюционной деятельности.
Кроме того, проявляя дилетантизм в военном деле, правительство зачастую не считалось с мнением высокопрофессиональных военных специалистов, отказывало им в доверии.
Главным промахом правительства, по мнению соискателя, было то, что им не было предпринято попыток по консолидации всех политических сил, заинтересованных в сохранении и укреплении боеспособности армии (речь идет прежде всего о правых политических партиях, общественных организациях буржуазии и промышленников, офицерских союзах и т.д.). По свидетельству П.Н. Милюкова, в самый пиковый момент конфронтации между большевиками и правительством, в начале августа 1917 г., А.Ф. Керенский отозвался о правых партиях как о «большевиках справа»[317].
Временное правительство не проявило должной решительности и последовательности по пресечению большевистской антивоенной агитации и пропаганды как на фронте, так и в тылу.
Гипотетически это происходило потому, что в самом Временном правительстве не было единства, члены правительства зачастую руководствовались не только партийными интересами, но и личными амбициями, при этом не имели опыта руководства в государственном, тем более, военном строительстве.
Первая мировая война давала права военным на автономное управление подконтрольной им территорией. Эта юридическая норма была заложена в Положении о полевом управлении войск в военное время, утвержденном перед самым началом войны[318].
В июле 1915 г. Совет министров внес предложение ввести в структуру Ставки Верховного главнокомандующего должность правительственного комиссара, который контролировал бы действия военных в области гражданского управления. Однако эта мера так и не была проведена в жизнь.
Необходимость возврата к идее подобной политической структуры возникла после того как в стране разразилась Февральская революция, которая привела не только к разрушению основ старого государственного устройства России, но и вызвала резкое падение дисциплины в армии, что выше было доказано в диссертации.
Как уже было констатировано выше, детонатором в разрушении армии явилось издание Приказа №1 Петроградского Совета солдатских и рабочих депутатов[319].
Кроме безобидных признаков демократизации – отмены титулования офицеров, обращения к солдатам на «ты», снятия ограничений посещения солдатами клубов, собраний и т.д. Приказ давал военным лицам и право «участвовать в качестве членов в различных союзах и обществах, образуемых с политической целью…»[320].
Несомненно, обстановка в армии потребовала присутствия специальных представителей новой власти, которые пользовались бы одинаковым авторитетом и у солдат, и у офицеров, помогали установлению между ними нормальных взаимоотношений и проводили в жизнь линию этой власти. Обращения о таком представительстве следовали со стороны некоторой части командиров и начальников Вооруженных сил во Временный комитет Государственной думы, а затем во Временное правительство; со стороны комитетов – в Петроградский Совет[321].
На первом же заседании Временного правительства была рассмотрена ситуация, сложившаяся на Балтфлоте: «Бунт матросов Балтфлота. Совет министров поручил министру юстиции принять меры к увещанию на предмет водворения спокойствия и порядка»[322].
По сути, первыми разовую миссию военных комиссаров выполнили член IV Государственной думы И.П. Демидов и секретарь министра юстиции В.М. Зинзинов, решением Временного правительства от 5 марта 1917 г. командированные в Псков «... ввиду возникновения в нем волнений». Пока что их назвали делегатами[323].
В тот же день Главкосевом Н.В. Рузским было высказано пожелание уполномоченному ИК Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов регулярно направлять уполномоченных для встреч с солдатами и рабочими «... в целях исключения волнений»[324].
Буквально в первые недели после Февральской революции комиссары направлялись в армию Временным комитетом Государственной думы[325].
Исполнительный комитет Петроградского Совета на заседании 6 марта признал «желательным иметь своих комиссаров при всех воинских частях и при военных властях»[326].
Судя по анализу источников и литературы, уже первые действия в восках комиссаров Временного правительства принесли некоторый успех. Одно из подтверждений тому соискатель обнаружил в Журнале заседаний Временного правительства №13 от 9 марта 1917 г., сохранившиеся в ГАРФ, где была вынесена благодарность за проявленные мужество и твердость членам Государственной думы В.Н. Пепеляеву и С.А. Таскину, направленным в Кронштадт по поводу событий, происходивших там с 28 февраля на 1 марта в качестве комиссаров (подч. соискателем)[327].
24 марта Верховный Главнокомандующий генерал М.В. Алексеев официально обратился к председателю Думы М.В. Родзянко с просьбой делегировать наиболее влиятельных представителей общественности для выступлений в частях с разъяснением сути происходящих событий, на что был получен положительный ответ[328].
Однако необходимо заметить, что уже накануне данного обращения, 19 марта того же года, Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов уже было принято решение о назначении комиссаров при Временном министерстве, Ставке, командующих фронтами и флотами. Назначил их исполком Совета по соглашению с Временным правительством[329]. Чаще всего это были представители партий эсеров и меньшевиков.
Деятельность военных комиссаров и та непростая обстановка, в которой им работать, очень талантливо в художественной форме изображена Алексеем Толстым в романе-трилогии «Хождение по мукам». Один из персонажей романа – Николай Иванович, назначенный Временным правительством военным комиссаром Западного фронта, был убит озлобленной толпой солдат в первое же выступление перед ними[330].
Диссертант в данном случае считает уместным резюмировать по поводу инициативы создания института военных комиссаров в период постфевральских событий в России в 1917 г.
Во-первых, изначально данная структура отнюдь не являлась асаждением ни одной из властных ветвей для усиления их влияния на армию.
Во-вторых, появление института военных комиссаров было вызвано сложной социально-политической обстановкой, в которой «Все это слишком трудно выполнить старшим начальникам и корпусу офицеров, так как усилиями враждебно настроенных к власти масс авторитет подорван, а местами и совсем не существует»[331]. Институт военных комиссаров должен был выступить в качестве связующего ничем еще не скомпрометировавшего себя звена между Временным правительством, Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов, военным руководством и солдатской массой.
В-третьих, необходимость создания новой структуры, как свидетельствуют документы, фактически принадлежала некоторой части высшего военного командования.
В-четвертых, Временное правительство своевременно отозвалось на необходимость решения насущных проблем в армии, создало прецедент новой структуры, однако, при этом не развило должным образом и не закрепило за собой руководство новым эффективным институтом власти. При этом необходимо заметить, что Временное правительство располагало громадными кадровыми ресурсами в лице депутатов IV Государственной думы, формально еще функционирующей.
В-пятых, исполком Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов вновь сумел продемонстрировать расторопность в законодательном закреплении за собой руководящей роли, в данном случае – в деятельности института военных комиссаров.
Необходимо подчеркнуть, что именно Петросовет разработал инструкцию, регламентирующую деятельность военных комиссаров. В данной редакции комиссары должны были заниматься вопросами внутренней и политической жизни армии и местного населения во вверенном регионе, устранением трений между офицерским и солдатским составом.
Комиссары командировались Петросоветом по согласованию с Временным правительством и местными Советами. Военному министерству предписывалось обеспечить поддержку военкомов со стороны военных властей[332].
Анализ текста данной инструкции, сделанный видным советским партийно-государственным деятелем А.Г. Шляпниковым[333], дает основание предположить, что Петроградский Совет сразу же оценил возможности института военных комиссаров и возлагал на него большие надежды по расширению своего влияния на армию и с этим нельзя не согласиться. В преамбуле инструкции говорилось: «В целях установления прочной и постоянной связи между войсками и их органами и Советами рабочих и солдатских депутатов, быстрого и планомерного разрешения возникающих в области внутренней и политической жизни в армии вопросов и незамедлительной передачи директив, равно как и в целях предупреждения каких-либо ошибочных шагов со стороны руководящих ныне жизнью армии органов исполнительный комитет назначает по соглашению с Временным правительством комиссаров...»[334].
Выработанный исполкомом проект был передан на рассмотрение Временному правительству.
Рассмотрев данный проект, Временное правительство подготовило свой вариант учреждения института военкомов. Этот документ появился в конце апреля. Согласование по нему при назначении кандидатур с Петросоветом не предусматривалось. Военкомы должны были «входить в обсуждение всех вопросов, возникающих как у командного состава, так и у всех военных общественных организаций по поводу распоряжений Временного правительства»[335].
Подчинение военкомов строилось по армейскому принципу: комиссару фронта подчинялись комиссары армий и губерний, также оговаривался порядок обжалования действий комиссаров.
Изучив данный проект, Главковерх М.В. Алексеев поставил главным условием невмешательство комиссаров в оперативную деятельность армии, а также полное подчинение комиссаров армейскому командованию соответствующего ранга. Главковерх не согласился и с предложением Временного правительства передать комиссарам функции снабжения армии и распорядителей деятельностью общественных и ведомственных организаций. Тем более, что армия готовилась к летнему наступлению на фронтах[336].
В апреле состоялись назначения комиссаров Временного правительства на постоянной основе[337] при армиях (о чем свидетельствуют журналы протоколов Временного правительства): Северного фронта – графа В.В. Зубова; Западного – В.В. Вырубова; Юго-Западного – Н.М. Обручева; Румынского – И.П. Демидова; Кавказского – С.В. Глебова[338].[339].
Временное правительство, направляя весной 1917 г. в войска комиссаров, уполномочило их, кроме того, установить политический контроль за высшим командным составом с целью исключения с их стороны мер контрреволюции.
Предлагались и другие проекты о статусе военных комиссаров, в которых говорилось о необходимости направления в войска по два, по три комиссара (от Петросовета, правительства и армейских комитетов). В начале мая 1917 г. исполком Петросовета произвел первые назначения военкомов, причем не только на уровне армий. Так, штабс-капитан Э.П. Тизенгаузен стал комиссаром Совета на Румынском фронте, лидер правых эсеров Б.В. Савинков – комиссаром 7-й армии Юго-Западного фронта и т.д.
5 мая А.Ф. Керенский занял пост военного министра. К тому моменту Петросовет разработал новое Положение об армейских комиссарах. Оно было подписано военным министром и передано для исполнения в войска.
Роль комиссаров по данному Положению заключалось в содействии реорганизации армии на демократических началах и в военном духе в соответствии с платформой Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и укреплении боеспособности ее; в каждую армию предполагалось направить по одному ответственному комиссару, назначенному исполнительным комитетом Петросовета по соглашению с военным министром.
В обязанности военкомам вменялись: борьба со всякими контрреволюционными попытками, содействие установлению в армии революционной дисциплины, устранение недоразумений между солдатами и командным составом, координирование деятельности солдатских комитетов разных уровней.
В масштабе фронта комиссары армий образовывали коллегию. Вмешательства же в оперативные вопросы комиссары права не имели, однако, военное руководство обязано было предупреждать их о готовящихся боевых операциях.
Командный состав в армии в целом воспринял институт военкомов в штыки. Ярким примером служит протест командующего Юго-Западным фронтом генерала А.А. Брусилова. Не успело состояться официальное решение о направлении в армию комиссаров, как он 26 апреля телеграфировал Верховному главнокомандующему и военному министру: «В агентских телеграммах значится, что по соглашению Временного правительства с Советом рабочих и солдатских депутатов решено назначить при каждом штабе фронта и армии специальных комиссаров. Уверен, что в военное время главнокомандующий армией на театре военных действий должен пользоваться полным доверием правительства и народа и обладать полною властью, определенной Положением о полевом управлении войсками»[340].
Тем не менее, заняв должность Верховного главнокомандующего, генерал А.А. Брусилов в приказе от 31 мая 1917 г. №382 предпримет попытку подчинить комиссаров командирам: «Военные комиссары при фронтах и армиях состоят не при штабах, а при соответствующих главнокомандующих…и являются их помощниками по осуществлению бытовых и военно-политических мероприятий»[341].
Прослеживая по сохранившимся документам дальнейшую трансформацию оценки высшим военным командным составом значение деятельности военных комиссаров в армии, в частности, А.А. Брусилова, нетрудно заметить, что отношение к комиссарам все более приобретало положительный оттенок.
Хотя соискатель оставляет за собой право предположить, что это делалось в силу политической моды или демонстрации лояльности к новым веяниям в армии, связанным с процессом ее демократизации, принявшим необратимый характер. Так, в Приказе №628 от 18 июля 1917 г. Верховный главнокомандующий генерал Брусилов указывал «… Отдавая должное командному составу и офицерскому корпусу, я не могу не отметить полезную, самоотверженную деятельность комиссаров… Даже наступивший перелом в операции показал ту огромную работу, которую несли и несут комиссары… самоотверженно отдавая все силы тяжелому и ответственному делу оздоровления армии… Считаю своим долгом выразить благодарность всем комиссарам… Я призываю комиссаров… к дружной работе в предоставленной им сфере в тесном единении с командным составом, помогая ему спасти армию от разложения и гибели».
В его же приказе №629, изданном в тот же день, говорилось: «… Гг. комиссаров прошу помочь и поддержать командный состав. Все, что есть в армии разумного и интеллигентного, должно сплотиться воедино и работать для спасения ее». А.А. Брусилов даже удалил с должности командующего Юго-Западным фронтом генерала А.Е. Гутора после того, как тот отправил ему телеграмму с протестом по поводу вмешательства военкомов Б.В. Савинкова и М.М. Филоненко в оперативные вопросы, причем для смещения генерала Главковерх прибыл лично[342].
Сформулированное М.В. Алексеевым требование «невмешательства в оперативные вопросы» в итоге преобразовалось в следующую формулировку Положения: «не вмешиваясь в оперативные распоряжения командного состава, комиссар должен быть осведомлен о подготовке и ходе операций; комиссары, их помощники и ответственные агитаторы должны быть во всякое время готовы развивать свою деятельность в условиях боевой обстановки, принимая, в случае необходимости, личное участие в боевых действиях в решающие моменты».
Военкомы были подотчетны исполкому Петросовета, тогда как в Военное министерство они имели право посылать только копии своих отчетов. В качестве головной организации для комиссаров учреждалась особая комиссия при иногороднем отделе исполкома, позже развернутая во Фронтовой комиссариат фронтового подотдела иногороднего отдела. Денежное содержание назначалось военкомам от Совета, и они получали его, минуя армейские структуры[343].
Подобная ситуация создавала явную зависимость военных комиссаров от Петросовета. Временное правительство допустило серьезную «оплошность», предоставляя возможность применения «финансовых рычагов» Петросовету в отношении военкомов. И только 15 июля вышло правительственное Постановление «Об утверждении должности военных комиссаров при главнокомандующих армиями, фронтов», которое закрепляло руководство Временного правительства институтом комиссаров[344].
Теперь военные комиссары входили в штатное расписание соответствующих армейских структур; со временем комиссарам даже стали присваивать воинские звания. К примеру, комиссар 11-й армии Юго-Западного фронта И.И. Кириенко состоял в воинском звании полковника; военком 8-й армии Юго-Западного фронта М.М. Филоненко – штабс-капитана.
Это давало военным большую возможность влиять на политику комиссариата.
Тем более, что в канун готовящегося летнего наступления правительству был необходим надежный механизм для проведения неуклонной линии на усиление дисциплины в армии, поднятие ее боеспособности. Острая необходимость в реальных действиях по наведению порядка и дисциплины в войсках доказывается анализом печатных изданий того времени.
В начале июня газета «Пролетарий» обращала внимание читателей на перемены в политике коалиционного правительства. «Разговоры о железной дисциплине, - утверждала газета, - сменились ныне грубым окриком и прямой угрозой по адресу революционного Кронштадта, расформированием нескольких полков за неподчинение с отдачей под суд подстрекателей и, наконец, арестами на фронте тех, кто смеет высказывать взгляды, не сходящиеся с политической линией Временного правительства[345].
Проведение в жизнь жесткой политики в отношении армии вызывало опасения противодействия со стороны военного руководства.
Военный министр А.Ф. Керенский издал инструкцию, определявшую основные функции комиссаров: служить посредниками между высшим командованием и войсками, сглаживая трения между ними, руководить политической жизнью армии, заботиться об улучшении материального положения солдат и их морального состояния, а также о культурном развитии воинов. Негласной же обязанностью военкомов продолжало оставаться наблюдение за политической благонадежностью комсостава[346].
Среди архивных документов присутствует копия секретного постановления Временного правительства от 15 июля, принятого в дополнение к постановлению о фронтовых комиссарах, по которому комиссар «имеет право представлять главнокомандующему (армиями фронта представление) о смещении, равно как и о назначении чинов командного состава до командующего армией включительно[347]. [348].
О том, что А.Ф. Керенский как военный министр по нарастающей связывал свои надежды по повышению боеспособности армии именно с военными комиссарами, красноречиво говорит его Приказ №294 от 21 июня (в момент проведения наступательных действий – прим. соискателя) начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу А.С. Лукомскому: «Митинги и длинные разговоры считаю несвоевременными в минуту решительных действий. Прошу принимать меры в согласии с комиссаром и армейским комитетом»[349].
Справедливость мнения о военных комиссарах Временного правительства, что они превратились в «глаза и уши» Временного правительства подтверждают тексты донесений комиссаров в Военное министерство. К примеру, донесение от 8 июля 1917 г. комиссара Юго-Западного фронта Б.В. Савинкова о большевистской агитации в 11-й армии содержит и оценку поведения «лиц командного состава» в период наступательной операции, при этом были обобщены данные по донесениям комиссаров Филоненко, Кириенко и помощника комиссара Григорьева[350].
Телеграмма №1027 того же Б.В. Савинкова комиссарам фронта от 9 июля 1917 г. содержит и текст Приказа №256 А. Ф. Керенского об арестах за агитацию против Временного правительства и о закрытии газет «Правда», «Окопная правда», «Солдатская правда». В телеграмме содержится требование «неукоснительно» и «беспрекословно» следовать телеграфному Приказу №526 Военмин[351].
Законодательно только 12 июля 1917 г.правительство предоставило военному министру и министру внутренних дел право закрывать «без суда и следствия оппозиционные газеты и журналы, призывающие к неповиновению распоряжениям военных властей, к неисполнению воинского долга и содержащие призывы к насилию и гражданской войне»[352]. Редакторов таких изданий следовало привлекать к судебной ответственности.
Приказом №31 от 15 июля 1917 г. по армиям и флотам военный министр обязал комиссаров вместе с командованием всех уровней «тщательно следить за распространяемыми в армии повременными изданиями»[353].
Комиссары в случае появления печатных изданий, содержащих призывы к неповиновению властям, наделялись правом делать представление об их закрытии.
На период подавления июльской демонстрации пришлось контрнаступление германских войск, увенчавшееся так называемым тарнопольским прорывом. Первой масштабной акцией правительства в этом направлении явилось назначение командующего 8-й армии Л.Г. Корнилова главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта, а затем и Верховным главнокомандующим. Именно в нем, стороннике железной дисциплины, Керенский увидел человека, способного вытравить дух «вольности» из армии. Как только Корнилов занял ключевую позицию, достаточно высокую для давления на правительство, он предложил кабинету министров ввести смертную казнь на фронте. Этот вопрос в спешном порядке был поставлен на обсуждение. Совет министров вел Керенский, только что вернувшийся с фронта. К началу заседания поступила телеграмма Скобелева, командированного на Юго-Западный фронт для ликвидации тарнопольского прорыва. Скобелев сообщал, что обстановка на фронте катастрофическая, что командующий поставил заградительные отряды на пути отступления войск, которые ведут огонь по бегущим солдатам. Все это так подействовало на министров, что они, по словам Церетели, «не колеблясь, проголосовали за введение смертной казни на фронте»[354].
После введения смертной казни репрессивная кампания в армии стала беспредельной.
С введением военно-революционных судов[355] и смертной казни военкомы были наделены правом ареста любого генерала и офицера. Кроме того, смертный приговор утверждался командующим армией и «…состоящим при ней (армии - прим. соискателя) комиссаром Временного правительства…»[356].
Если же между командующим армией и комиссаром происходило разногласие по назначенному судом наказанию, то окончательное разрешение было закреплено за военным комиссаром при Верховном главнокомандующем[357].
То, что последнее слово в принятии такого серьезного решения принадлежало именно военному комиссару, по мнению соискателя, вряд ли влияло позитивно на повышение боеспособности армии, но, несомненно, являлось поводом для усиления разногласий между комиссариатом и военным командованием.
Такой высокий уровень доверия со стороны правительства сложился к августу 1917 г. в отношении института военных комиссаров в результате трансформации его от представителей Петросовета до проводника политики Временного правительства в Вооруженных силах.
По мнению диссертанта, на пользу военкомов сработал еще и тот факт, что другой опоры в военном строительстве у Временного правительства попросту не было:
1. со стороны офицерства оно боялось контрреволюционных выступлений, подозревая его в промонархической позиции;
2. Петросовет не скрывал наличия собственных политических интересов, выраженных в своей знаменитой формуле «постольку поскольку...»;
3. войсковые комитеты исчерпали свой ресурс и не представляли собой единообразной организованной формы[358];
4. неудачное летнее наступление на фронте окончательно подорвало авторитет самого Временного правительства как в армии, так и в широких слоях населения, вызвало очередной правительственный кризис, сделало необратимым процесс падения боеспособности армии при условии сохранения в ней демократических начал.
Комиссарам предписывалось действовать в тесном контакте с войсковыми комитетами всех уровней, способствуя «единообразному разрешению всех политических вопросов, возникающих в пределах армий и тыла фронта» из этого положения вытекает признание паритета влияния и полномочий военкомов и комитетов в области политической жизни войск.
Диссертант полагает, что расширение круга обязанностей военных комиссаров прежде всего свидетельствует о возрастающем доверии к ним со стороны Военного министерства.
Комиссарам приходилось разбирать обращения офицеров, связанные с их переводом из части в часть и командировками, ходатайства об удовлетворении различных нужд частей и подразделений, выдавать документы на воинские перевозки[359], то есть осваивать некоторые административные функции командования.
Особые надежды военного министра возлагались на военкомов в отношении укрепления боеспособности армии. В постановлении, принятом 15 июля, говорится, что должность фронтового комиссара учреждается для «содействия реорганизации армии на демократических началах и укреплению ее боеспособности[360].
За время своего существования, особенно на фронте летом 1917 г., комиссарам приходилось разрешать множество конфликтов в войсках, вызванных нежеланием воевать.
Правительство требовало «принять меры до вооруженной силы включительно, чтобы заставить неповинующихся исполнить боевой приказ»[361].
На Северном фронте отказывались выступать 22 135 дивизии и полки 5-й армии. По оценке Ставки, наиболее шаткой и неустойчивой являлась 5-я армия, где «заражены целые части»[362]. Еще более серьезное положение сложилось в 12-й армии. Для наведения порядка в которой командующий фронтом вынужден был выделить карательные части, но побоялся пустить их в ход[363].
Комиссары Временного правительства основной причиной сложившегося положения видели в разлагающем влиянии пополнения, прибывающего из запасных полков. Наглядным примером служит выдержка из донесения комиссара 11-й армии Кириенко, направленная военному министру в июле 1917 г.: «Пополнение, особенно сибирские, московские, царицынские – главная причина эксцессов»[364].
Подобные оценки давались военными комиссарами практически на всех фронтах.
Военно-политический отдел Ставки отмечал, что отказы частей от ведения занятий и исполнения работ принимают постепенно в большинстве армий массовый характер и борьба с этим явлением становится невозможной[365].
Оценка ситуации, сделанная комиссарами, совпадала с оценкой военного командования: «Армия не может выздороветь, - докладывал командующий Западным фронтом в Ставку, - пока зараженный тыл будет посылать ей маршевые роты, составленные из пораженцев и большевиков»[366].
Штаб Юго-Западного фронта распорядился вообще прекратить прием пополнения и направлять их для фильтровки в армейские запасные полки[367].
Фронтальная «чистка» тыла от революционных полков приняла грандиозный размах: за июнь – август на фронт в полном составе было выведено 119 полков, в том числе, Московского военного округа – 29 (110 тыс. чел.); Казанского – 52 (200 тыс. чел.). Всего, по сводкам Генерального штаба, «чистка» коснулась почти одного млн чел.[368]
Генеральный штаб разработал отдельный план «чистки» Петроградского военного гарнизона, он охватил 100 тыс. чел. К середине июля пять наиболее революционных полков были расформированы[369].
Необходимо заметить, что не последнюю роль в этом процессе сыграли военные комиссары, как правило, наиболее деморализованные части подвергались расформированию именно по ходатайствам комиссаров перед военным министром и Верховным главнокомандующим и верховным комиссарам.
11 июля 1917 г., в Известиях Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов[370] было опубликовано Постановление от 6 июля 1917 г. за подписью военного министра об арестах и преданию суду всех отказывающихся наступать и выполнять приказы командования. Согласно данному Постановлению именно комиссарами в первую очередь выявлялись зачинщики инцидентов для последующей передачи их суду.
По данным штаба главнокомандующего Юго-Западным фронтом, в июле – сентябре в киевских тюрьмах находилось 365 окопников; в новгород-волынской – 363; могилев-подольской – 250; псковской – 250; минских –
2 тыс.; двинской – около 6 тыс. чел[371].
В августе состоялось совещание комиссаров всех фронтов и армейских комитетов, резолюцией которого было требование вмешательства «высшей революционной власти через ее уполномоченных представителей при действующей армии» в вопросы повышения боеспособности войск. Военкомам предлагалось временно содействовать работе войсковых комитетов и поддерживать с ними тесные рабочие контакты, а также решительно обновлять командный состав и наблюдать «в духе революционных законоположений за деятельностью всех органов военного управления», пресекая проявления контрреволюции в армии. Совещание выступило за предоставление комиссарам исключительного права «надзора, с точки зрения законности, за всей общественно-политической жизнью армии и деятельностью войсковых организаций». В случае разногласий между ними и военкомами окончательное решение должен был принимать военный министр и организованный при нем выборный орган из представителей армий. Прерогативу назначений комиссаров, по мнению участников совещания следовало оставить за Временным правительством, но как и прежде, с согласованием кандидатур ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов. В ЦИК при этом направлялись бы рекомендации на военкомов и их мотивированные отводы и соответствующих войсковых комитетов[372].
Инструкция комиссарам армий о личном составе от 2 июля позволяет выяснить степень их влияния на назначение и смещение командного состава и их полномочий в деле поддержания боеспособности и дисциплины в войсках[373]. Инструкция управления военного комиссара Юго-Западного фронта также от 2 июля содержит сведения о структуре военно-политического отдела, задачах его отделений[374].
За сравнительно короткий период времени, возникший в условиях двоевластия в стране; неудач на фронтах мировой войны; тотального уничтожения офицерского корпуса; общего разложения армии институт военных комиссаров наряду с расширением спектра полномочий, законодательно закрепленных в ряде нормативных документов[375] стремительно претерпевал как значительные структурные, так и качественные изменения по всем параметрам (см. табл. 7).
Таблица 7
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 68 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |