Читайте также:
|
"НОВОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ"
В результате становления и развития “новой исторической науки” был сброшен груз многих застарелых догм, открылись совершенно неожиданные перспективы, значительно расширились предмет, проблематика и методы исторического исследования, были разработаны эффективные процедуры анализа исторических источников, введено в оборот множество исторических фактов, усовершенствованы системы объяснения. Иными словами, познавательные возможности истории резко возросли.
Широкое использование методов социальных наук в конечном счете привело к радикальным переменам в предметной области историографии и в классификации исторических субдисциплин. Наряду с такими традиционными направлениями, как политическая и конституционная история, экономическая история и история права, история искусства и история культуры, выдвинулись на авансцену такие направления, как историческая демография, историческая география, историческая экология, этноистория, историческая антропология, историческая психология, историческая социология и др., в каждом из которых выделялись особые исследовательские поля и формировались свои внутренние подразделения.
Если следовать метафоре, представляющей весь мир науки как систему исследовательских полей, то любой комплекс наук, в том числе и исторических, может быть представлен как обширное исследовательское пространство, состоящее из достаточно крупных территорий, разделенных на отдельные поля, которые в свою очередь разбиты на более мелкие участки и просто узкие полосы.
Но вот образовалось множество “сиамских близнецов”, вызванных к жизни сложными и противоречивыми процессами внутренней дифференциации и междисциплинарного сотрудничества, многократными слияниями и новыми демаркациями субдисциплин и смежных наук. Возникает вопрос: как изменяется исследовательское поле исторических наук под совместным воздействием процессов, с одной стороны, специализации и дифференциации, а с другой – интеграции дисциплин?
В результате междисциплинарного взаимодействия это некогда строго упорядоченное пространство оказалось покрыто плотной сетью коммуникаций, что сделало все предполагаемые разграничения более чем условными. Тем более это относится к положению тех субдисциплин, которые были обязаны самим своим происхождением развитию полидисциплинарных исследований. При этом многие специализировавшиеся субдисциплины имеют общий теоретический, методологический и концептуальный арсенал, т.е. общее направление развития, и различаются только по специальной предметной области. Что касается теории, то с середины 70-х годов наблюдается общая тенденция движения от объективистской к субъективистской концепции науки, от позитивизма к герменевтике, от количественных методов к качественным[xxx]. И это создает предпосылки не только для плодотворного сотрудничества между разными историческими специализациями и “гибридными” субдисциплинами, но и для их реинтеграции.
Однако, несмотря на всю междисциплинарную риторику, скроенные по старым образцам академические структуры не потеряли своей прочности. В большинстве случаев междисциплинарное сотрудничество так и продолжает ограничиваться рамками отдельных исследовательских проектов, а активность новых направлений – площадками международных научных симпозиумов и журналов, которые обеспечивают средства научной коммуникации, необходимые для обретения по крайней мере неформальной автономии новых дисциплин. Каждая из последних проходит в своем становлении три этапа: первоначальную специализацию в форме новой предметной ориентации отдельных исследователей, институционализацию выделившихся областей через создание ассоциаций ученых и последующий этап ее закрепления на более прочной основе, в формальных университетских структурах. В процессе такой “департаментализации” cоздаются институциональные возможности фиксации методов, теорий, центральных тем и исследовательских объектов внутри этой самоопределившейся дисциплины, которые воспроизводятся в ходе профессиональной подготовки.
Процесс глубокой дифференциации, вызванный расширением самого предмета истории, ростом числа и разнообразия изучаемых объектов и методов их исследования, а также способов обработки источников, привел к выделению все новых и новых субдисциплин и их институционализации и в научной сфере, и в системе образования (растущее дробление учебных курсов истории и программ подготовки студентов-историков с обучением специальным методам общественных наук), причем острая конкуренция в преподавательской среде внесла свою лепту в этот процесс[xxxi].
Появление новых исторических дисциплин преобразовало сложившуюся систему исторической науки с ее набором специальных и вспомогательных дисциплин, областей истории, разграниченных по хронологическому, географическому и тематическому принципам. Наряду с традиционными политической, экономической и историей идей появились такие дисциплины как демографическая история (ее предмет постепенно расширялся и трансформировался), социально-интеллектуальная история, психоистория, а кроме того многочисленные гибриды, родившиеся от альянса истории с отпрысками прикладной социологии – областями конкретных социально-исторических исследований (история семьи, история города, история преступности, история образования, история досуга, история детства, история сексуальности, социальная история медицины, социальная история религии и т.д. и т.п.).
“Новая история”, постепенно расширившая сферу своего влияния и занявшая ведущее место в западной историографии, осуществляла свою экспансию в разных ее областях отнюдь не равномерно. В области экономической истории ее развитие привело к появлению новых моделей, заимствованных из экономической науки, к усложнению понятийного аппарата, углубленной специализации исследований, широкому применению количественных методов. В области политической истории ее влияние выразилось в смещении интереса историков от изучения исторических событий, личностей, отдельных конфликтов к исследованию политических структур, их функционирования и эволюции в социальном контексте. Однако ведущей областью конкретных исследований “новой исторической науки” стала социальная история: большинство новых областей междисциплинарной историографии переплетались именно в ее русле.
Группа дисциплин была обязана своим происхождением развитию массовых общественных движений, нуждавшихся в формировании исторического самосознания и стимулировавших интерес к прошлому угнетенных и эксплуатируемых слоев населения, народов “без истории” или “спрятанных от истории”. Так, решающую роль в обогащении социальной истории и переопределении ее предмета сыграло движение за “историю снизу”, или “народную историю”, которое, в частности, привело к выделению таких субдисциплин как “новая рабочая история”, “история женщин”, “крестьянские исследования” (главным образом по истории стран Азии, Африки и Латинской Америки) и др.[xxxii] Одновременно организационно оформляются “локальная история” и “устная история” (со своими научными обществами, журналами и школами), которые объединяются по исследовательским методикам[xxxiii].
В процессе становления всех этих новых субдисциплин росло разнообразие сюжетов и форм исследования, в тех или иных параметрах покрываемых “зонтиком” социальной истории. “Тематическая социальная история” быстро проявила свою центробежную направленность, причем тематический подход не только отражал отсутствие более широкой концептуализации, но и препятствовал развитию соответствующей социально-исторической периодизации[xxxiv]. Последнее обстоятельство вносило дополнительные рассогласования в “хронологическую структуру” исторических дисциплин[xxxv].
Хотя углубление специализации – закономерное явление в развитии любой науки, в том числе и историографии, такая фрагментация конкретно-исторических исследований грозила привести к растворению предмета истории и, в конечном счете, к ее дезинтеграции. В отсутствие теоретически проработанного основания для обобщения данных, полученных при исследовании все более дробившихся новых междисциплинарных объектов, служивших своеобразным полигоном для исследователей, перспективы ожидаемого синтеза становились все более туманными. Как метко выразился Т.Зелдин, “социальная история, именно потому что она добилась таких успехов, в определенном смысле заблудилась среди множества своих достижений”[xxxvi].
Ситуация, сложившаяся к концу 1970-х годов, определенно свидетельствовала о нарастающей фрагментации исторической науки, которая остро ощущалась не только теоретиками, но и практикующими историками. Она получила адекватную оценку в составленном группой ведущих специалистов и опубликованной журналом “Journal of Interdisciplinary History” прогнозе развития исторической науки и отдельных ее отраслей на 1980-е годы, в котором было высказано обоснованное опасение в отношении того, что история может постепенно разбиться на отдельные субдисциплины, соответствующие различным аспектам изучения человеческого мира точно так же, как это произошло с расщеплением физического мира в науках о природе[xxxvii].
В течение длительного времени очень оживленно обсуждалась и проблема всеобъемлющего кризиса, отсутствия общих организующих принципов и фрагментации социальной истории[xxxviii]. Эту проблему можно и нужно рассматривать в контексте взаимосвязанных процессов дифференциации и интеграции в науке, которые нельзя оценивать однозначно.
С одной стороны, повышение интенсивности процесса дифференциации в связи с резким расширением предмета истории и методов исследования, вызвало появление множества новых субдисциплин и значительное усложнение структуры исторической науки в результате интенсивных междисциплинарных взаимодействий 1960–1970-х годов. С другой стороны, большинство новых областей междисциплинарной истории, взаимно перекрывая смежные области, охватили все широкое пространство социальной истории и одновременно перекинули своеобразные “мостки” к смежным гуманитарным и социальным дисциплинам.
Таким образом, с одной стороны, чем больше расширяется исследовательское поле истории, тем больше угроза дезинтеграции, так как тем сложнее найти способ обобщения полученных данных. С другой стороны, само расширение этого поля и накопление данных о ранее остававшихся в тени явлениях смежных областей знания создают новые возможности для обобщения в раскрытии многочисленных каузальных, функциональных и мотивационных связей между многообразными явлениями прошлого. Однако, процесс отпочкования новых исторических дисциплин не исключил полностью интеграционных тенденций, поскольку их предметы, выражаясь математическим языком, представляли собой пересекающиеся множества и нередко именно сферы пересечения наиболее интенсивно исследовались представителями смежных дисциплин.
Дата добавления: 2015-09-10; просмотров: 89 | Поможем написать вашу работу | Нарушение авторских прав |